Военный Псков. Часть 10. Дома-бараки

Невозможно понять, что такое война, не увидев её последствий. Закончились сражения и бомбардировки, перестали массово гибнуть люди в боях и концлагерях – но осталась разруха. Наступивший мир требовал своего героизма. Часть мирных подвигов отмечена газетами и воспета в искусстве – это ударный труд послевоенного времени, работа на стройках и бесконечные субботники в разрушенных городах. Другие подвиги остались незамеченными и даже неосознанными. Только теперь, через несколько поколений, когда в России в целом утвердились общемировые стандарты быта, мы можем в полной мере оценить, какого мужества требовала «обычная» мирная жизнь детей войны и их родителей.

Псков постепенно возвращался к нормальной жизни. В разрушенном городе создавались новые семьи и рождались дети. Им предстояло расти и взрослеть в условиях, созданных войной.

«Бог дал тебе руки? Строй дом»

Жилое строительство в Пскове стало главным делом первых послевоенных лет и даже десятилетий. Власть, будучи не в силах быстро обеспечить жильем всех нуждающихся, поощряла частную стройку. Псковичи имели право получить в горисполкоме участок земли и взять ссуду.

1947 год. Панорама центра города (вид с Троицкого собора). Фото: pleskov60.ru

Семья Александры Николаевны (по договоренности с информантами имена героев изменены) сразу после возвращения в Псков поселилась у родственников – их частный дом сохранился «недалеко от Гремячки». Когда отец устроился на работу, семье дали комнату на Загородной улице, в том же районе. Наконец, через несколько лет, рассказывает Александра Николаевна, семья обзавелась своим жильем: «По радио объявили, что дают ссуду, ссуду можно взять, и дают участки. И отец взял ссуду. Так как он сам строитель, мы построили дом на Ипподромной».

Строили долго, говорит Александра Николаевна: ссуды, взятой в 1947 году, хватило только на бревна: «Купили бревна, а строил отец сам. Мы строили долго, потому что ссуды нам хватило только на бревна – отец был старый человек, он много не брал, потому что вдруг он не расплатится. Года два мы точно строили».

Послевоенное строительство шло в условиях дефицита всего – и строительных материалов, и времени, и рабочих рук. Строительные технологии, соответственно, упрощались, об удобстве и красоте построек думали в последнюю очередь. Ирина Александровна рассказывает, как в 1945 году на месте разрушенного стали строить новый дом ее бабушка с дедушкой. Точнее, их сын, отец нашей рассказчицы. По семейной легенде, на строительство дома внука подговорил дед после возвращения из Литвы, где во время войны он жил милостыней:

«На печке они вот с ним разговаривали, и дед говорит: строй родителям дом. А ему четырнадцать лет было к тому времени. Он говорит: «Дедушка, а как же я буду строить дом, когда я и топора в руках не держал?» На что дед ответил: «Бог дал тебе ум? Бог дал тебе руки? Строй дом». И вот он пошел в горисполком, ему дали участок. Ну, от лица родителей, родители-то живы были, они втроем как бы строили».

Горисполком выделил юноше тот же участок, где стоял родительский дом, сгоревший во время войны. Сохранились четыре валуна – они легли в основу новой постройки.

«Он пошел на работу на железную дорогу, сначала учеником, потом надсмотрщиком, платили хорошо, он говорил. Разрешение дали, он начал строить дом. Получалось так, что он днем работал, а к вечеру и ночью строил. Потом, он говорил, что помогали мальчишки, такие же, которые приехали, по шесть-семь человек собирались и помогали, отстраивали друг другу дома. Бригады собирались и отстраивали», - пересказывает Ирина Александровна.

Участок был практически на берегу Великой, на улице Советской армии. По реке сплавляли лес, который и был главным строительным материалом. Что-то можно было купить на железной дороге – «некондицию» продавали сотрудникам. Дефицит времени, рабочих рук, камня, инструментов, растворов – словом, всего – безусловно, сказывался на качестве новых построек.

«Отец рассказывал, он быстро дом построил. Обшивка не скоро еще была сделана, главное – дом построить. А дом – я так поняла, что даже фундамента не было. Только вот эти четыре камня, потому что сейчас стали смотреть: глиной просто замазано, а глина у нас тут везде. Бревна, и внизу глина на этих камнях», - рассказывает Ирина Александровна.

Дом, в котором прошло её детство, получился не таким, в каком вырос её отец, – намного меньше и проще: «Тот и высокий был, там коридор был, по оба коридора были залы, детей-то много было раньше. Один зал для мальчиков, другой зал для девочек, один зал - приходили студенты. У них был единственный граммофон на всей улице, и студенты приходили туда в субботу отдыхать. Я встретила одну учительницу, в Родине, когда практику проходила, она говорит: «Ой, как вы похожи на Александра Матвеевича». Я говорю: «Так это мой папа». А мы, говорит, студенты, собирались в субботу и там отдыхали: «У вас очень интеллигентная семья». Кухня была большая, и еще была спальня для родителей, и еще они сдавали тем же студентам. Дом был большой».

Построить такой же было физически невозможно, считает Ирина Александровна: «Ну так, а как? Ему четырнадцать лет. Он говорит: я встал, вот так руку поднял – так и сделал потолок, на вытянутую руку».

Не смогла восстановить в прежних объемах свой дом и семья Натальи Модестовны. До войны в частном секторе (затем снесённом ради строительства ДСК) у них был двухэтажный дом и огромный сад во дворе. Дом сгорел во время войны: «А потом на том же месте дед построил дом из двух комнат, вся жилая площадь была 13 метров».

Горький метод

В послевоенные годы был распространен исчезнувший затем способ строительства, про который сегодня сказали бы: «частно-государственное партнерство». Тогда его называли «горьковский метод» или «горький метод»: многоквартирные дома строили силами будущих жильцов. Такой восьмиквартирный домик на улице Металлистов, 34 «пробили» для себя рабочие Авторемонтного завода, рассказывает Денис Иванович, работавший там инженером. Он вспоминает, что коллектив строителей – будущих соседей – должен был самостоятельно добыть все ресурсы для стройки: «Там и строили сами, и находили сразу материалы, и деньги находили. Восьмиквартирный домишко построили, сдали в эксплуатацию, и мне там выделили двухкомнатную квартиру».

Конец 1940-х годов. Вид на Октябрьскую площадь. Фото: pleskov60.ru

Дом сдали в 1959 году. До того момента тридцатилетний инженер с женой и двумя детьми жил в комнате на частной квартире: «Сашка родился, привез его из роддома, а положить некуда - на стол, на обеденный. Но уже квартира была готова, и мы переехали туда, и это для нас была роскошь».

Отдельная двухкомнатная квартира для семьи – действительно роскошь, которая в первые послевоенные десятилетия была доступна немногим. Большинство горожан, и коренные псковичи, и выходцы из деревни, селились в комнатах, которые снимали у хозяев или получали как служебное жилье.

14-летнюю Валентину Ивановну – старшую дочь в многодетной деревенской семье, оставшейся без отца, – мать отправила жить и учиться в город, к своей сестре. В Пскове в 48 году дядя и тетя получили комнату на Вокзальной улице. «Я там жила в чуланчике», - вспоминает Валентина Ивановна. Это был старый дом с весьма относительными удобствами: «Общий туалет был на две половины - на каждом этаже по две квартиры: на первом этаже две квартиры, на втором две квартиры, а туалет один. Как поднимаешься по лесенке, так сразу туалет. Один на этаж. А воду брали с колонки, носили в вёдрах, воды не было. Грязную воду - выливали в туалет, всё в эту яму. И выгребали эту яму, мне кажется, каждую неделю».

Валентина Ивановна рано вышла замуж, в 19 лет – только чтобы сбежать от тетки. У мужа была комната в коммуналке около радиозавода, откуда по случаю свадьбы он выселил сестру: «Дом, где мы жили, – напротив мясокомбината, с той стороны реки мясокомбинат, а с этой стороны наш дом стоял. Там жило шесть семей. Одноэтажный дом, маленькие клетушки. Вот у нас была комнатка – побольше, как моя кухня. Окна были вот такой ширины, и когда у нас родился ребёнок, мы до половины заделали ватой всё – кроватки не было у нас, мы вот так окно заделали – и на этом окне он спал… Стоял стол сделанный у нас, кровать, с другой стороны – плита и шифоньер».

Мать, узнав про свадьбу, привезла из деревни «подушку, стёганое одеяло новое, атласное, перину». «Его сёстры посчитали, что он на очень богатой женился, на красивой, - вспоминает Валентина Ивановна. – У него и одеяла-то не было, он накрывался своей пальтухой».

Работа на заводе и хорошая должность помогли мужу Валентины Ивановны в скором времени получить «огромную» 18-метровую комнату в коммунальной квартире на Четырех углах. Однако своя, отдельная квартира у семьи появится только в 64 году в одной из первых панельных пятиэтажек.

Алексей Дмитриевич родился во время войны, в 1942 году. Все его детство в послевоенном Пскове прошло в немецком бараке в районе кирпичного завода. В крохотной комнате, размером со стандартную кухню, ютились три семьи.

«И вот там кто кричит, кто орет, кто дерется, кто водку жрет. Какие там уроки? – вспоминает он школьные годы. – Перегородочки сделаны были, у кого какие: кто-то из фанеры, кто-то из тряпок, отгородившись, и все. Лишь бы только крыша была над головой. Там только переспать – и все, ну, еду приготовить».

Окна были не в каждом таком закутке, а электричество горело не каждый день. Для освещения – примус, свечи, у тех, кто побогаче, мог быть фонарь под названием «летучая мышь»: «Поднимаешь стеклышко, зажигаешь, потом оно опускается вниз, такой пузатенький».

Только после армии, отслужив на контрактной службе в Германии, Алексей Дмитриевич вытащит мать из этого барака – будет куплен деревенский дом, привезен в разобранном виде в Псков и самовольно установлен на окраине нового социалистического города.

Подушка из соломы

Евгения Архиповна, переехав в Псков в 52 году, еще застала людей, которые жили под лестницами разбитых домов: «Вот под лестницей загородят, и там и жили». Ей самой досталась комната в бараке, где она поселилась с дочкой-младенцем и пожилой матерью. В комнате была печка, вода и туалет – на улице. Кровать только одна – детская. Мама с бабушкой спали на полу: «Солома, на солому тряпку (не тряпку, а солдат принесет одеяло постарше), это одеяло постелем, подушечку доченьке, мы подушку делали из соломы. Мама и я, мы на полу с ней спим».

Рассказ молодой матери, поселившейся в послевоенном Пскове, помогает представить, что значит обустроить жизнь с нуля в разрушенном городе. Евгения Архиповна в конце войны была мобилизована в военизированную охрану и в Пскове снова нашла работу при армии – в КЭЧе (квартирно-эксплуатационная часть). Дивизия получала государственное снабжение, что облегчало выживание окружающим.

«Кастрюлька была, тарелка была солдатская, ложки были солдатские, от солдат – у солдат же работали, - описывает свой быт Евгения Архиповна. – Говорю: мне надо чашка, мне надо кастрюлька (а у меня же ничего нет) – мне принесет солдатик чашку, принесет кастрюльку, принесет ложки. «Сколько тебе ложек? На тебе четыре, в запас, на тебе хорошую кастрюлю, с крышкой, новенькую». Говорит: «Ты сама не выноси, я уйду вот туда, в мешочек я положу, в солдатский мешочек, ты мне его не приноси только, выброси этот мешочек». Уйдет, далеко уйдет, ну я иду, как будто никого не вижу, никого не знаю. Я, говорит, буду стоять, а ты подойдешь ко мне, возьмешь и иди, как будто ты меня не знаешь, и я тебя не знаю. Я подошла к нему, он держит, он уже видел, что я иду, держит так. А я к нему подошла, дерг сумку эту и пошла. Пошла, потом далеко ушла, обернулась, он ушел… Вот это солдатское все. И постельное белье тоже: один солдатик, бывает, простынку украдет, даст мне, другой солдатик одеяльце солдатское тоже даст мне, третий даст подушечку».

Солдатские портянки годились на то, чтобы сшить платье маленькой девочке. У солдат же выпрашивали мыло – по куску на брата выдавали в казарме. Другого не было, рассказывает Евгения Архиповна, мылись «щёлоком»: «А щёлок – знаешь, что такое щёлок? Дровами топились, у нас, допустим, русская печка была. Дровами топили, там оставалась зола. Вот эту золу мы выгребали, набирали сколько надо, заливали ее. Мама ее мешает несколько раз, потом дает отстояться ей, через тряпку сольет. Опять она стоит, тогда мама еще процеживает, еще, раза два-три процедит, и она такая, как мыльная делается. И голову моешь им, и тело моешь, и стираешь. Уже не говори за белое, чтобы было белое белье – нет, не белое, какое есть».

Для мытья были большие железные ванны: «Мама нагреет воды, в этой ванне вымоем ребенка, потом в этой же ванне помоюсь я, не спрашивай как. Ну, вода вроде грязная, мама греет воды еще, тогда маму помоем, вот так мы мылись».

Не то что водопровода, но и водопроводных колонок в городе первые годы попросту не было, поэтому воду брали прямо из реки или даже из болот, рассказывает Евгения Архиповна: «Мох вот так вот ногой нажмешь, и вода пошла. Воды наберешь, сколько можешь. Прямо из болота, а с собой посуда есть, и с собой не марля (марлю нельзя, пробегает все), а тряпка, через тряпку процеживаешь ее, эта вода чистая. Мы прекрасно понимали, что речка грязная, что в речке много погибших людей, там крови много, а деваться некуда. Ну, как могли, так и добывали».

У молодой, красивой женщины из одежды были комбинезон и единственное платье: «У меня этот комбинезон был взят и летом, и зимой, и на улицу, и везде я в нем. Единственное было платье – это только мне куда-нибудь по делам, по каким-то хорошим делам надо мне идти, а так я все время в комбинезоне, постираю и опять в нем хожу. И на работе в комбинезоне, и дома в комбинезоне». Из обуви – солдатские сапоги и парусиновые туфли, пропитанные дегтем, чтобы не промокали, рассказывает Евгения Архиповна. Внучке же бабушка плела «чуни» – обувь наподобие лаптей, только из веревок.

Евгения Архиповна вспоминает, какой радостью было получить первую большую зарплату за напряженный труд – у маляра-штукатура оплата была сдельная. На 150 рублей женщины – бабушка, мама и дочка – купили новые платья. А маленькой девочке – еще и настоящую обувь: «Я помню, первый раз купила ботиночки, одела ей ботиночки, а она была у меня – ей уже лет пять, может, было тогда. Но в школу она еще не ходила. Так она в этих ботиночках плясала-плясала, плясала-плясала, да так радостно!»

Это были годы, когда счастье стоило совсем недорого.

Начало см.: С. Прокопьева. Военный Псков. Часть 1. Родом из города-призрака; Военный Псков. Часть 2. «Всё в огне, как будто горит земля и небо»; Военный Псков. Часть 3. Обречённые; Военный Псков. Часть 4. Выживание под страхом смерти; Военный Псков. Часть 5. «Нас погрузили и повезли»; Военный Псков. Часть 6. Западное рабство; Военный Псков. Часть 7. Домой; Военный Псков. Часть 8. Родные руины; Часть 9. От(к)рыть новую страницу.