Часть 9. От(к)рыть новую страницу

В первое послевоенное десятилетие разбор руин, расчистка улиц и стройка стали главной заботой псковичей

Светлана ПРОКОПЬЕВА 28 октября 2015, 10:17

Колонна немецких военнопленных на марше где-то на Восточном фронте. Фото: albumwar2.com

Удивительно, что, несмотря на плачевное состояние зданий, город старался как можно быстрее начать жить нормальной жизнью. Уже в октябре 1944 года в полуразрушенном здании в драмтеатре им. А. С. Пушкина прошли первые концерты (капитальный ремонт будет завершен в 1946 г.), 5 ноября 44-го вышел первый номер газеты «Псковская правда». В 1945 году ещё не было в достаточном объеме электроэнергии и питьевой воды, люди жили в землянках, но уже в марте первый спектакль показал Псковский театр кукол, в апреле открылся кинотеатр «Родина», а в июле прошла первая послевоенная выставка псковских художников.

Возвращаясь из эвакуации, семья Бориса Натановича (по договоренности с информантами имена героев изменены) по дороге к дому наткнулась на демонстрацию в честь Дня революции – именно поэтому день приезда в город запомнился так точно – 7 ноября 1945 г. «Я шел по Октябрьскому проспекту и потом на Некрасовской улице встретился с демонстрацией - человек 50-70. Это была небольшая группа людей, которая со знаменем прошла к Дому Советов», - вспоминает он. Война только-только закончилась, улицы Пскова еще оставались в завалах, но городская жизнь уже шла полным ходом.

«А мама уже и не ждала»

Семья Бориса Натановича ждала разрешения от властей, чтобы вернуться в Псков из эвакуации. Дед посылал в родной город запрос, потом «запрос пришёл с разрешением, и тогда мы поехали», вспоминает он. Не смогла по своей воле сразу после освобождения уехать домой и семья Александры Николаевны – советская власть оставила их в Латвии убирать урожай в новом колхозе, основанном на базе хутора, где трудились остарбайтеры. Тем более несвободны в своих планах были военные, мужчины, мобилизованные на фронт.

Война разрушила не только город, но и семьи. «Погиб» - первое, что приходило в голову женщинам, чьи мужья после победы не вернулись домой. Телефонов нет, письма часто не доходят – у жителей послевоенного Пскова было немного шансов прояснить судьбу своих близких. В одном доме на Крестовском шоссе мужчина потерял жену. В соседнем – женщина с двумя детьми не дождалась мужа. Не зная точно, что случилось с их супругами, они решают жить вместе. «Нажили сына - вот сегодня маму привезли с больницы с Володенькой, с мальчиком, а утром пришёл отец», - рассказывает Елена Прокофьевна. Это был ноябрь 1946 года.

«Стучит. Мама и говорит: сходи, открой, кто там в такую рань. Я спрашиваю: «Кто там?» - «Я, папа твой». Я открыла, бросилась ему на шею: «Папочка! Мама, папа приехал!» А мама уже и не ждала. Потому что никаких известий. Они писала в Москву, а с Москвы приходили известия – ни в убитых, ни в раненых нет. А он, оказывается, на севере находился. Вот, а тут его отпустили, и он пришёл домой. Пришёл домой, а тут ему это…»

Мать Елены Прокофьевны должна была выбирать между отцом своих старших дочерей и отцом новорожденного. Выбор был сделан в пользу младенца – и через три месяца фронтовика попросили уехать. Жена насоветовала ему отправиться к дальним родственникам: «У Анисьи Григорьевны две дочки и ни у одной мужа нету, только дети. Дети тоже взрослые, поезжай, говорит, там устроишься, Анисья Григорьевна тебя примет». И он послушал, поехал в Сарапул и на одной из дочек – на Клавдии – женился».

Новые жители

Опустошенный войной город нуждался в новом населении. Прежде всего в Псков потянулись жители деревень, превращенных в театр военных действий. Людмила Сергеевна переселилась в Псков в десятилетнем возрасте вместе с родными, ее первое впечатление от города – «вздыбленный» Ольгинский мост. После освобождения из Германии они решили не возвращаться в родной Пушкиногорский район, там остались только бабушка с дедушкой. Маме Людмилы Сергеевны, работавшей в управлении сельского хозяйства, в Пскове предоставили две комнаты на улице Гоголя: «И что запомнилось: дом был разбомблён, и у нас большая дыра была, как войдёшь, в комнате ещё стена не заделана была. Мы сами заделали, дырки не стало. Были две комнаты – кухонька такая и комната. Туда переехали: тётка Валя, тётя Тася с Валеркой, мама с отцом и я, шесть человек».

Закрепившись на новом месте, люди начинали устраивать у себя родственников – так население Пскова росло и обновлялось. Евгения Архиповна оказалась в Пскове в 1952 году почти случайно: после демобилизации она не смогла найти жилье в столице, из-за этого беременная разошлась с мужем и уехала рожать к матери в Белоруссию. Уже оттуда с мамой и новорожденной дочкой она приехала в Псков к дяде и осталась здесь жить, найдя работу на стройке.

После войны прошло семь лет, но 24-летняя девушка обнаружила полностью разбитый город: «Дотла весь разбитый был, это мало-мало где осталась, допустим, половина дома и лестница, это очень мало. А чтобы деревянные дома - нет, ни одного не было».

В 1953 году город был «уже так, более-менее сделан», вспоминает Денис Иванович. Он как молодой специалист прибыл в Псков уже совершенно мирным образом – по распределению. «Приехал я на вокзал, вышел на Вокзальную площадь, асфальта в городе не было, площадь булыжником выложена. Сохранились еще трамвайные рельсы», - вспоминает он. Этим рельсам, кстати, недолго оставалось лежать на улицах города – со временем все они пойдут на строительство новых домов. Металл был в дефиците, так что в качестве арматуры для балок перекрытий в домах на Октябрьском проспекте использовались трамвайные рельсы (об этом рассказывает Марлен Львович Каган-Розенцвейг в книге «Записки строителя»).

«Я помню, вот по Октябрьскому шел. Город тогда уже так подвосстановлен, уже так, более-менее сделан. Где сейчас улица Гагарина – была Военная площадь, там стояла церковь приличная, потом разрушенная, Машзавод уже был, по сути дела, восстановлен, назывался он «Инструментальный завод». Октябрьский проспект был застроен трехэтажными домами. 1953 год, заводы работали: «Выдвиженец», Машзавод, «Металлист» (это ПЭМЗ, он назывался завод «Металлист»), авторемонтный завод еще. Впечатление о городе – очень хорошее», - рассказывает Денис Иванович.

«Все строили – и малые, и большие»

Чтобы у приезжего в 1953 году могло остаться «очень хорошее» впечатление от города, псковичам пришлось трудиться день и ночь. В буквальном смысле – после основной работы или учебы горожане в обязательном порядке выходили на разбор завалов. Валентина Ивановна встретила войну семилетним ребенком в деревне; в Пскове она оказалась уже после войны. «Ходили на работу, в столовую ходили – через дорогу Октябрьского проспекта 6-я столовая была. На 75 копеек мы там кушали и брали с собой городскую булку за 8 копеек и за 10 копеек 100 грамм «подушечек». В цехе стояла большая плита, этой плитой руководила уборщица, она к 5 часам нам ставила чайник. Мы к 5 часам съедали городскую булку, 100 грамм «подушечек», из горкома комсомола к нам приходил инструктор, забирал нас с собой, и до 8 часов мы после войны разбирали город», - вспоминает она свою комсомольскую юность.

Руины – норма жизни послевоенного Пскова все 50-е годы. Василий Тимофеевич, который в 15 лет после войны вернулся в школу, в разновозрастный 5-й класс, вспоминает, как участвовал в разборе завалов и старшеклассником, и студентом строительного техникума: «Ходили, разбирали завалины. Еще не все дома были приведены в порядок, поэтому работали… И в школе, когда в седьмом классе я учился, мы ходили на работу. В техникуме – чаще».

«Никто не отказывался ни от чего, все строили – и малые, и большие», - вспоминает Евгения Архиповна. Освоив в послевоенном Пскове профессию штукатура, она так до пенсии и проработала на стройке. В начале 50-х годов она застала те времена, когда стройматериалы для жилых домов приходилось добывать в грудах мусора: «Кирпич – дома разбитые все, вот сидишь (и я тоже сидела не раз): были такие молоточки заточенные, вот эта кирпичина, а на этой кирпичине – раствор. Отбиваешь этот раствор, чтобы кирпич был. То есть со старых домов выбирали кирпич, и строили, что могли. Строили для того, чтобы людей куда-то определить, жить надо людям».

В общем, поэтому и говорят, что «руины разбирали», а не «убирали». Псков восстанавливался на старых фундаментах, полуразрушенные «коробки» зданий не сносили, а ремонтировали, используя сохранившиеся кирпичи и камни. Но дело не в трепетном отношении к памятникам архитектуры и реставрации – других стройматериалов просто не было.

«Крапивы они нас просили порвать»

Стройматериалы – не единственный дефицитный ресурс после войны, столь же остро не хватало рабочих рук. Соответственно, советская власть не спешила выдворять на родину немецких военнопленных.

В Пскове их труд стал важным вкладом в восстановление города. «Это немцы строили» - такое описание небольших двухэтажных домов на улице Горького или Леона Поземского в наше время служит хорошей рекомендацией для жилья.

«Мы жили на Гоголя, а в это время пленные немцы строили там дом, детский сад, «Победу» они строили, я помню. Пленные немцы строили. И охранял там немец, помню, усатый с ружьём», - вспоминает Людмила Сергеевна.

Александра Николаевна, чья семья жила на ближнем Запсковье, в 1946-47 годах ходила в школу мимо лагеря, где содержались военнопленные – «вот где сейчас стоит 12-я школа, на этом месте, на углу как раз, был немецкий лагерь». У школьников и пленных сложились своеобразные отношения, включая элементы взаимовыгодного обмена.

«Мы идем мимо со школы. Вот один подойдет к ограде (те, которые не на работе, остальных уводили на работу), подойдет и – «киндер!» - нас зовет. Ну, мы подходим. Крапивы они нас просили порвать. Там стена проходит, и на этой стене развалины были. И вот в этих развалинах очень много осенью было крапивы, она вот такая высокая. Во всех развалинах стояли только стены, ни потолков, ни крыши, а то и стены наполовину. А среди этого кирпичного боя крапива очень хорошо росла. И мы пойдем, портфели около проволоки положим, идем, рвем эту крапиву. Обжигаемся, нарвем вот такие охапки, придем. Вот самое интересное, я помню, они проволоку поднимут – туда мы крапиву эту запихнем. Они супы варили».

В обмен на крапиву пленные дарили псковским детям самодельные игрушки – Александра Николаевна называет их «попрыгунчики»: «Вырезанные из фанерки, дернешь за ниточку, и они прыгают, человечки. Потом мальчишкам зажигалки давали, они делали сами».

Про крапиву вспоминает и Людмила Сергеевна – ее отец работал шофёром в КГБ и часто возил пленных из лагеря (другого, где-то на Завеличье) на работу. «Я говорю: «Пап, а чем там их кормят?» А чем, говорит, крапиву варят. А чем? Мы голодаем, а что ж там может быть», - рассказывает она.

В историях про общение с пленными впечатляет, как дети войны без всякого злорадства и даже с сочувствием наблюдают за бытом вчерашних врагов. Александра Николаевна вспоминает свое беспокойство, когда невдалеке от лагеря военнопленных поставили сушилку для снетков: «И я вот еще тогда подумала: а как же они? Мне пришло в голову, что они слышат запах-то…»

Одноклассники Александры Николаевны, по ее воспоминаниям, запросто отдавали пленным свои недоеденные в школе завтраки. Шестилетнюю Марию Владимировну, которая после ареста отца жила с матерью, братом и бабушкой в абсолютной нищете, напротив, подкармливали немцы. Вместе с друзьями она часто приходила смотреть, как пленные работают на строительстве кинотеатра «Победа»: «Мы стоим, смотрим на них – вот они там едят, эти немцы. И всегда (потом уже ребята привыкли) какой-нибудь немец: «Комм, комм». Меня приглашали немцы поесть вот эту тюрю, потому что я была самая страшная. Немец посадит на колени, откроет котелок, я немножко поем оттуда, а он вытащит фотографию своей семьи и одной рукой меня гладит по голове, а в другой руке фотография. Смотрит и прям плачет, и плачет, и плачет. Я ещё думаю: «А чего он плачет? Значит, он к ним скоро поедет, фотография есть у него». У нас-то никаких фотографий не было».

«Мы не относились к ним так, что это какие-то враги», - говорит Мария Владимировна. Не помнит ненависти к вчерашним оккупантам и Александра Николаевна: «Нет, никто не говорил, что «фашисты» и прочее. И между собой не обсуждали. По крайней мере я не столкнулась ни разу, чтобы мне кто-то сказал, что «это фашисты, не подходите».

Война осталась в прошлом.