– Отец Андрей, 7 июля Владимир Путин подписал «закон Яровой». В Совете по правам человека считают, что отдельные его нормы, в частности внесение в Уголовный кодекс РФ статьи 205.6 (несообщение о преступлении), ставят под вопрос возможность сохранения священниками тайны исповеди. Служителей церкви действительно могут обязать доносить на прихожан?
– У нас есть закон о свободе совести. В пояснениях к нему ясно сказано, что священник не имеет права сообщать какие-то сведения, которые стали ему известны в ходе исповеди или просто по долгу религиозной службы. Поэтому если кто-то сочтёт, что священник должен на это доносить, то это будет как минимум конфликт законов. И надо будет решать, какой из них окажется выше. Пока я не слышал, чтобы эта проблема всерьёз обсуждалась.
– В том же законе запрещается миссионерская деятельность в жилых помещениях. Чем опасны миссионеры для государства?
– Это странно: оказывается, дома я не могу рассказывать другим людям о своей вере. Но, во-первых, очень часто тема беседы не мной определяется, во-вторых, если для меня это важно, почему я не имею права об этом говорить?! Эта статья закона составлена очень грубо и совершенно не продумана. Я понимаю, что власти хотели прищемить пальцы Свидетелям Иеговы, которые ходят и звонят в чужие квартиры, но получилось очень грубо. То есть законом, по сути, сейчас разрешается дома совершать богослужения, приглашать священников, но вот поговорить с ними почему-то нельзя. Опять же, я понимаю, что задача была ещё и в том, чтобы разнести домашние мечети, ограничить домашние исламистские кружки. Но почему нельзя об этом адресно сказать в законе?
– Боятся «разжигать»?
– У нас Госдума принимает законы о пенсионном обеспечении какого-нибудь одного чиновника, ушедшего на пенсию. Для этого иногда делают отдельные законы с указанием имени. А здесь чего стесняться? Скажите прямо: от таких-то религиозных групп, от таких-то религиозных практик мы принимаем такие меры защиты. Боятся, а в итоге действуют как слон в посудной лавке.
– С действиями властей мирских понятно. А есть ли какие-то действия властей церковных в ответ на ваши разоблачения «голубого лобби» в РПЦ?
– Перемен к лучшему не произошло. Ни у одного из тех епископов, которые упоминались в моих публикациях, никаких проблем не возникло. Все они благополучно остаются на своих местах и даже получают награды и повышения. «Раковая опухоль» не желает быть оперированной.
– Вы будете продолжать публиковать информацию о таких случаях?
– Я частное лицо, и позиция моя - сугубо частная. Если ко мне поступает такого рода жалоба на священника или епископа, я спрашиваю автора сигнала о том, готов ли он раскрыть имя в церковном или гражданском суде. Если он соглашается, то я жду второго такого же сигнала. Когда у меня есть два человека, говорящих об одном и том же, и это совпадает с каким-то моим представлением об этом человеке, то тогда я это публикую.
– Прошлой осенью вышел фильм Тома Маккарти «В центре внимания», основанный на журналистском расследовании случаев педофилии в католической церкви. По-вашему, эти проблемы носят общецерковный характер?
– Я думаю, что надо эту проблему обобщать. Сколько десятилетий я живу внутри церкви, столько об этом явлении говорят в церковных кельях. Не замечать этого нельзя. Фильм показывает, как из частных случаев развился серьёзный кризис в католической церкви США. Патриарх Кирилл великолепно знает эту историю и знает, какие финансовые и политические процессы из-за этого последовали. И при этом он сам проводит такую политику, которая привела католическую церковь к катастрофе. Это политика заметания всех проблем и информации о них под коврик. Его гнев обрушивается не на тех, кто грешит, а на тех, кто об этом рискнул рассказать. Это странная, проигрышная и вредная для будущего церкви позиция.
– Есть шансы её изменить? Это зависит от патриарха?
– Дело не в патриархе, а в президенте. До тех пор, пока государственная власть считает выгодным лакировать действительность по всем направлениям, всё так и останется. Что касается патриарха Кирилла, то ему важен один слушатель – тот, с которым он 10 июля беседовал на Валааме. Все остальные люди и рейтинги ему абсолютно неинтересны.
– И тем не менее периодически появляется информация о возможной смене патриарха, даже называются кандидаты на пост преемника…
– Это из мира ненаучной фантастики. Патриарх – это служение пожизненное. У нашего патриарха отменное состояние здоровья, поэтому в ближайшие десятилетия никаких перемен в этом смысле не стоит ожидать.
– Патриарх и президент не первый год демонстрируют поддержку друг друга. Для Путина все эти стояния на службах – дань имиджу?
– Это может совсем не быть игрой на имидж. Возможно, это что-то искреннее, и в каком-то смысле это ещё опаснее.
– Чем может быть опасна искренняя вера президента?
– Опасность в том, что у человека появляются некие сверхценности и убеждения в том, что его служение богоизбранно, особо, важно, нужно. Сегодня патриарх именно это и сказал президенту. Честно, мужественно, в лицо.
– Продолжая тему богоизбранного служения. В социальных сетях и в остальном публичном пространстве вы постоянно комментируете политические и общественные события. Но ведь официально церковь у нас отделена от государства. Здесь нет противоречия?
– Вы совершенно в духе Кремля отождествляете понятия «политика» и «государство». Но политика – это сложные отношения разных групп людей между собой. Церковь не участвует в электоральной политике, не агитирует за ту или иную партию (я тоже этого не делаю), а давать нравственную оценку происходящих событий – почему нет? Это право и долг патриарха и любого христианина.
– После планёрки РБК с новым руководством вы заявили, что журналистам по всей стране стыдно, что их поимели. Но ведь ситуация с цензурой в СМИ длится уже почти 13 лет, со времён разгона НТВ. Вы до сих пор не привыкли к этому? Не можете смириться?
– Круг моих интересов более-менее неизменен. Поскольку я сам полемист, иногда жёсткий, то всегда говорю, что готов спорить с теми же самыми сектантами при условии, что государство не сделает оргвыводов по ходу и характеру нашей беседы. Поэтому для меня как для человека антисектантской настроенности принципиально важно, чтобы законодательство оставалось мягким, чтобы свобода совести и свобода слова в стране сохранялись. Тогда я с удовольствием буду ругаться и лаяться со всеми.
– Другие церковные лица вашу позицию не разделяют. У нас в Псковской епархии духовенству вообще запрещено без благословения общаться с прессой…
– У вас вообще особый случай. Ваш митрополит по-хорошему в прошлом должен был остаться. Состояние митрополии печальное – у вас там ничего не происходит в плане серьёзного роста и прочего. Отсутствие контакта с прессой, интереса, общения, проповедей – это очень заметно. Есть живые и яркие епархии, например Нижегородская и Самарская. Они сами дают поводы говорить о себе и о своей жизни. Там бывают интересные миссионерские вещи. А здесь – ничего. Жизнь по принципу «Кому надо, Господь сам приведёт». Это опасно тем, что потом на фоне такого рода молчания начинается громкий крик и плач: «Что такое, где дети? Проклятое телевидение! Мы потеряли молодёжь…» Но что вы сделали для того, чтобы обратиться к этой молодёжи?
– Тогда как миссионер дайте рекомендации по общению с молодёжью.
– С молодёжью надо встречаться там, где она живёт, а не ждать, пока зайдут к тебе в приход. Общаться нужно и в соцсетях, и в университетах, и на молодёжных площадках, и в летних лагерях. Для того чтобы нормально вести диалог с молодёжью, у митрополита должна быть ставка не на то, чтобы затыкать рты своему духовенству, а на привлечение ярких и необычных людей, которые могут найти свой стиль. У вашего Евсевия явно аллергия на таких людей. В этом и проблема.