Волчий капкан. Часть вторая

Окончание. Начало в № 4 (676).

У Даниила Гранина есть рассказ «Два лика», написанный в 1968 году. Не рассказ даже, а эссе - о раздвоении. О том, что всё кругом имеет два лика: «Два Петра: Пётр живой и Пётр - Медный всадник, кумир на бронзовом коне».

Куда ни глянь – всё надо умножать на два и не верить своим глазам. «Два Евгения, - писал Гранин о «Евгении Онегине»: - Заурядный, бедный чиновник, покорный судьбе, мечтающий о своем нехитром счастье, и Евгений безумный, взбунтовавшийся, поднявший руку на царя. Даже не на царя - на власть.

Два Петербурга: Петербург прекрасных дворцов, набережных, белых ночей, и внутри него, рядом с ним – бездушье чиновничьей столицы, жестокий город, в котором будет жить Раскольников. Две Невы…»

Хорошо написано. В эту формулу укладывается и сам Даниил Гранин.

«Осталось ощущение стыда»

Существует кумир – Гранин , только бронзового коня не хватает. Его приглашают в бундестаг – и он, 95-летний, мужественно отказавшись от стула, стоит перед сидящими немецкими политиками и сорок минут рассказывает им о блокадном Ленинграде.

Рассказывает не как писатель, а как солдат.

Даниил Гранин, Санкт-Петербург, 2008 г. Фото: Мария Карпова

Но существует и другой Даниил Гранин, о котором Анна Ахматова говорила, что он «погубил Бродского», в смысле, активно способствовал тому, чтобы Бродского судили. Кроме того, существует Гранин, которого обвиняли в плагиате.

Есть Гранин, рассуждающий о нравственности, а есть Гранин, о котором писатель Игорь Ефимов, вспоминая «дело Бродского», написал, что «искусство Гранина-лицемера уже тогда было на весьма высоком уровне. Каким-то образом ему удалось сохранить репутацию либерала и отмежеваться от инициаторов дела Бродского - А. Прокофьева, отца и сына Воеводиных и других». [ 1] Правда, имеются ещё и два Игоря Ефимова, но это уже к делу не относится.

Гранин в рассказе «Два лика» пишет о разочаровании Пушкина, который в «1826 году надеялся на то, что Николай I будет продолжать петровские традиции». Однако «надежды не оправдались», «вера поэта рухнула. Осталось ощущение стыда, позора уступок, понимание, что так нельзя, что всё это гнусно…»

Такая метаморфоза произошла у некоторых его почитателей и с восприятием Даниила Гранина – не как писателя, а как человека.

В известной статье Игоря Золотусского, опубликованной в «Новом мире» в 1980 году, сказано: «Д. Гранин – писатель умный, но дисциплинированный». [ 2]

Гранинский ум – вещь очевидная, но что такое писательская дисциплинированность? И почему дисциплинированность надо противопоставлять уму?

Золотусский объяснял это так: «Читая его, знаешь, что если дело и дойдет до риска, до роковой черты, где правда как бы превышает себя, как бы обретает ту свободу, которая уже не поддается ни расчёту, ни вдохновению, то тут же последует и остановка, тут же, над самой пропастью, все и притормозит и мирно отбуксует обратно – туда, где нет ни страха, ни риска… Ум у него сторожит и караулит и не допустит к своевольничанью ни чувство, ни воображение». [ 3]

Но это оценка Гранина как осторожного писателя. Однако нельзя забывать, что он был и секретарь Союза писателей. Литературный чиновник. И как чиновник, Гранин проявлял не просто дисциплинированность, а нечто большее.

Некоторые другие литературные чиновники были просты и даже глуповаты. Они позволяли себе лобовые атаки на своих коллег, совершенно не заботясь о том, как они будут выглядеть в глазах последующих поколений. Эти люди, занимаясь травлей писателей, повсюду оставляли следы: в стенограммах, открытых письмах, газетных и журнальных статьях.

Гранину по долгу литературной службы тоже приходилось выступать и подписывать. Но делал он это с бОльшей осторожностью, и по этой причине сохранил свою безупречную репутацию до наших дней.

Гранин никогда не складывал яйца в одну корзину. В наше время это особо отчётливо проявилось в случае с Михаилом Ходорковским. Гранин публично мог поддерживать и Владимира Путина, и Михаила Ходорковского.

Пройдёт несколько десятилетий, и исследователь начнёт писать очередной труд о Гранине. И там непременно появится подходящая цитата – за или против. Акцент будет сделан на одной из этих цитат. Гранин заранее прав. Он всё предусмотрел. Точнее, почти всё.

«Развенчивание героизма»

В ноябре 1969 года очередной жертвой советские писатели выбрали Александра Солженицына.

Если почитать некоторые статьи о том времени, то обнаружится, что Гранин был едва ли не единственным писателем-функционером, кто уклонился от травли Солженицына.

В том, что в статьях пишут именно это, заслуга осторожного Гранина. Он был и остаётся не только дисциплинированным, но и очень предусмотрительным литератором. Гранину не всё равно, что о нём будут думать потомки.

По этой причине, когда 5 ноября 1969 года собрался секретариат Союза писателей, Даниил Гранин, Франц Таурин и Агния Барто от прямого осуждения Солженицына первоначально уклонились, при голосовании воздержавшись.

Таким образом, в биографии Гранина появился очень важный пункт: «Исключение Солженицына из Союза писателей не поддержал».

Гранин объяснил своё нежелание исключать тем, что самого Солженицына на заседании не было – он оставался в Рязани.

Однако надвигался праздник – 7 ноября. Партия требовала срочно принести ритуальную жертву. И секретари её принесли, в том числе и колебавшиеся поначалу Таурин и Барто.

Однако осторожный Даниил Гранин не торопился присоединяться к возмущённому хору и вернулся в Ленинград, где его начали обрабатывать партийные руководители города. Коллеги по Союзу писателей тоже давили, считая, что, уклоняясь от голосования, Гранин «прикрывает своего друга» Солженицына.

Наконец, выдержав паузу, 14 ноября 1969 года Гранин позвонил в секретариат правления СП РСФСР и присоединился к тем, кто голосовал за утверждение исключения Солженицына.

Существует мнение, что Гранин якобы заранее всё спланировал. Подписи в протоколе нет, а телефонный звонок «к делу не пришьёшь»,

Вряд ли Гранин просчитал всё настолько тонко. Иначе бы он позвонил в Москву, в секретариат, значительно раньше.

Скорее всего, Гранин рассчитывал совсем уклониться от голосования. Но ему не дали. Ведь репутация у него уже тогда была либеральная. На него постоянно наседали «русские патриоты». Писатель Михаил Золотоносов в своих статьях об этом не раз рассказывал.

Это было очень непростое время. «Охотились» не только за Солженицыным. Под прицелом был и сам Гранин, чьи книги о Великой Отечественной войне подвергались суровой критике. Кстати, в тех критических статьях тоже упоминали о раздвоении. Статья некоего Утехина, в которой говорилось «развенчивание героизма», называлась «Раздвоение мира». [ 4]

Гранина подозревали в том, что он клевещет на Красную Армию. Будто бы Гранин, описывая Великую Отечественную войну, «попытался доказать, что на совести армейских партийных работников много напрасных, ничем не оплаченных жертв, что, мол, во имя карьеризма этих горе-коммунистов, политруков, гибли солдаты. Но в этом ли истина?» [ 5]

Так что Даниил Гранин с полным правом может говорить о том, что он тоже подвергался если не гонениям, то жёсткой и несправедливой критике.

Это всё заслуженно идёт в копилку «писателя-либерала». Но копилок у него, по меньшей мере, две.

«Антиобщественное лицо, а может быть, не только антиобщественное»

Тактика Гранина многие годы была одинакова: проявлять исключительную гибкость.

Михаил Золотоносов в своей документальной книге «Гадюшник» [ 6] обратил внимание на то, что Гранин не поддержал Евгения Воеводина, который выступил в суде над Бродским от имени комиссии. Той самой комиссии, которую возглавлял Гранин в Союзе писателей. Евгений Воеводин зачитал справку, где назвал Бродского не поэтом, а графоманом (осторожный Гранин на суд не явился).

Итак, Гранин Воеводина не поддержал. Это был плюс в «либеральную копилку». Но одновременно, на всякий случай, Гранин на том же собрании Союза писателей заявил, что «если бы эту справку составило правление, секретариат правления, членом которого он является, то он бы это подписал двумя руками».

И это уже шло в копилку советского литературного чиновника.

Очень характерная для Гранина вещь: он против, но подписал бы двумя руками.

Сам Даниил Гранин не раз пытался объяснить свои колебания. Например, в случае с исключением из Союза писателей Солженицына. Почему он вначале воздержался, а потом присоединился к гонителям?

Оказывается, всему виной газета «Нью-Йорк Таймс», в которую Солженицын передал протокол и стенограмму выступлений советских писателей в Рязани.

«Эта апелляция к Западу, к буржуазной печати, конечно, полностью определила для меня позицию Солженицына, - пояснил Гранин, - и его поведение, его антиобщественное лицо, а может быть, и более того, не только антиобщественное, стало для меня совершенно ясным. Поэтому решение секретариата РСФСР об исключении Солженицына стало единогласным. Последующие действия Солженицына, мне думается, перевели его антиобщественную позицию уже в иную категорию». [ 7]

Похожим образом Гранин вёл себя и в деле Бродского.

Вряд ли он хотел во чтобы то ни стало посадить Бродского. Иначе бы он явился на суд. Но защищать Бродского в ущерб своей карьере он тоже не желал. А когда с него как с литературного чиновника стали требовать конкретных слов, он, так и быть, уступил и выдавил из себя: «Я бы лично сказал, что его с более чистой совестью надо было судить по политической статье». То есть сказал больше, чем от него требовалось, потому что Бродского судили всё же не за политику, а за «тунеядство».

Комментируя исключение Солженицына, Гранин сказал: «Я думаю, что надежды наших врагов на то, что им удастся внести разноголосицу в наши ряды, на то, что им удастся в какой-то мере расколоть писательскую организацию, создать какие-то ненужные инциденты, волнения в писательских кругах, не оправдаются».

Даниил Александрович Гранин сам сделал многое для того, чтобы внести разноголосицу среди тех, кто интересуется его жизнью и творчеством.

Остаётся ощущение стыда, гордости, понимание того, что так нельзя и понимание того, что только так и надо. Позор уступок, слава побед…

Как там написано у Гранина в «Двух ликах»?

«Двойственность распространялась в любые стороны, она, как соседние грани, смыкалась каждый раз под новым углом… двуликость, как бы две точки, двоение. Но история - это не тетива, натянутая между двумя точками. Да и тетива лишь спущенная становится прямой».

Гранин прав. История это не тетива. А двойственность распространяется в любые стороны настолько, насколько позволяют творцы истории, они же – писатели и читатели.

1 См.: Ефимов И. М. Еще о «деле Бродского» // Ефимов И. М. Нобелевский тунеядец. М., 2005. С. 14.

2 См.: И.П. Золотусский Без риска // Новый мир. 1980. № 1-2 // Литературное обозрение. 1980. № 11. С. 42.

3 Там же.

4 См.: Н. Утехин. «Раздвоение мира» // Журнал «Огонёк». 1969. № 14. Апрель. С. 25.

5 См.: В. В. Горбачёв. Возвращаясь к прошлому // Октябрь. 1969. № 6. С. 216–217.

6 См.: М. Золотоносов. Гадюшник. Ленинградская писательская организация: Избранные стенограммы с комментариями (Из истории советского литературного быта 1940—1960-х годов). // М.: Новое литературное обозрение, 2013.

7 Там же.