Вскрытые резервы

Эту неприятную историю можно было бы изобразить как моноспектакль.

На сцену выходит человек, похожий на Евгения Гришковца, и, слегка запинаясь, начинает говорить словами из пьесы «Одновременно»:

«Тут такое дело, ... я себе представлял, что… ну, это устроено одним образом, а оказалось, что оно устроено совершенно иначе. Точнее, не представлял, … у меня не было об этом никакого представления…».

Евгений Гришковец: «У меня есть моё частное мнение о происходящем, но частное мнение и программное выступление для главных новостей страны – это разные вещи».

«Законное беззаконие, которое царит в стране, будет только более явным»

Зачем, в сущности, нужны в России писатели? Не для того ли, чтобы в случае необходимости пригласить очередного из них на трибуну и настоятельно попросить высказаться на нужную тему. Иначе говоря – потребовать пригвоздить какого-нибудь врага. Допустим, Бориса Пастернака.

Вызовут, к примеру, Бориса Слуцкого и скажут: «Говори!» И он скажет: «Поэт обязан добиваться признания у своего народа, а не у его врагов. Поэт должен искать славы на родной земле, а не у заморского дяди… Всё, что делаем мы, писатели самых различных направлений, – прямо и откровенно направлено на торжество идей коммунизма во всем мире. Лауреат Нобелевской премии этого года почти официально именуется лауреатом Нобелевской премии против коммунизма. Стыдно носить такое звание человеку, выросшему на нашей земле». [См.: Стенограмма Общемосковского собрания писателей, 31 октября 1958 года // Общественно-политический ежемесячник «Горизонт». № 9 (454), М. 1988 г.]

Использовав Слуцкого, вызовут на трибуну кого-нибудь еще. Владимира Солоухина, что ли. И Солоухин пророческим народным говорком писателя-деревенщика произнесет: «И вот Пастернак, когда станет настоящим эмигрантом, – он там не будет нужен. И нам он не нужен, и о нем скоро забудут. Когда какая-нибудь американская миллионерша попадет в автомобильную катастрофу, то будут о ней шуметь, а Пастернака совершенно забудут». [См.: Стенограмма Общемосковского собрания писателей, 31 октября 1958 года // Общественно-политический ежемесячник «Горизонт». № 9 (454), М. 1988 г.]

Похожим образом совсем недавно попробовали использовать Евгения Гришковца. Для этого даже не понадобилось его приглашать на трибуну. Технический прогресс позволяет избежать этой утомительной стадии. Теперь достаточно открыть интернет и выудить оттуда что-нибудь более-менее подходящее по смыслу и вставить в нужный сюжет.

Весной, таким образом, в информационной борьбе с российской оппозицией использовали запись в блоге Татьяны Толстой. Осенью настал черед Евгения Гришковца.

У Первого канала был выбор. Теоретически они могли бы выудить из многочисленных высказываний Гришковца что-то другое.

Вот, например, неплохая цитата. Когда в прошлом году премьер-министр и президент объявили о «рокировочке», Гришковец пришел в ужас и написал в своем дневнике на сайте odnovremenno.com: «Перспективы такие: то законное беззаконие, которое царит в стране, будет только более явным, много людей в ближайшие годы уедут из страны, не видя никакого ни смысла, ни содержания в своей жизни на Родине. Ну, а если не уедут, то отправят своих детей как можно скорее и как можно дальше учиться и становиться гражданами каких угодно стран, только не Родины. Ясно, что видимость порядка, но никак не порядок, будет всё более и более очевидна и всё более и более опасна. Все возможные социальные, межэтнические, экономические и прочие узлы, как то Северокавказский узел, будут только ещё туже затянуты. Их и так-то уже не развязать, но будет только хуже… Ясно, что не будет никакого развития современной медицины, образования, да и вообще ничего развиваться не будет. Будет идти какая-то жизнь, и эта жизнь отчётливо видится без развития…».

Тот, кто внимательно следит за деятельностью Евгения Гришковца, прекрасно знает, что он думает по поводу происходящего в стране.

Гришковец хоть и сторонится прямых высказываний о политике, но время от времени не выдерживает и что-нибудь заявляет. Наткнется случайно на телевизионные новости, увидит самодовольные лица Путина и Медведева, и напишет: «Сначала мне стало от них ужасно стыдно, потом тошно, а потом скучно...»

Евгений Гришковец в своем недавнем скандальном екатеринбургском интервью говорит о том, что если его кто-то увидит на трибуне политического митинга, то это будет означать, что он, Гришковец, сошел с ума.
Он и раньше не раз настойчиво доказывал, что не хочет заниматься политикой. И когда, наконец, доказал, в соответствии с хрестоматийной истиной, политика начала заниматься им.

За Гришковцом пришли и даже не сообщили, что пришли. Это особенность нашего времени.

Впрочем, еще в тридцатые годы некоторые советские писатели из газет узнавали о том, что подписали расстрельные письма. Подписи за них ставил кто-то другой. Писатели, правда, потом могли от такой чести отказаться и таким образом написать на себя донос.

Сейчас времена несколько мягче, и Гришковец, если можно так выразиться, решился отозвать свою подпись.

Евгений Гришковец на концерте в московском клубе «Б 2».

Когда его неосторожное высказывание в расслабленной ресторанной обстановке («Нету никакой оппозиции. Есть набор фриков каких-то. Я вижу набор энергичных и очень неумных людей…») прозвучало на всю страну, он был вынужден пуститься в объяснения: «Если бы подобный вопрос мне задали от главного канала страны, я, понимая в чьих руках находится этот самый Первый канал и каким образом могут быть использованы мои слова, ни за что бы не стал бы так высказываться, прекрасно понимая, что это будет использовано в той самой идеологической войне, в которой я не участвую. У меня есть моё частное мнение о происходящем, но частное мнение и программное выступление для главных новостей страны – это разные вещи.

Мне искренне жаль, что моё высказывание было использовано одной из сторон идеологического противостояния, причём стороной могущественной и всесильной, и использовано оно было, грубо выдернутое из контекста. Мне жаль, что таким образом использовали и меня».

В прошлом году, наглядевшись по телевизору на съезд «Единой России», он написал: «Это не моё. Совсем!!! К сожалению, всё это меня касается, и сильно…»

Написал и на некоторое время забыл. Отошел в сторону. Уехал на гастроли. Сел за написание очередной книги. Записал очередную песню. Выпустил очередной спектакль. А в это время шустрые «журналисты» пустили его без очереди в лучшее телевизионное время, чтобы Гришковец на всю страну объявил, какие оппозиционеры ничтожные люди.

Чуть позднее Гришковец объявит, что никакого интервью Первому каналу он не давал и его разговор в каком-то екатеринбургском ресторане на фоне винных бутылок был использован в пропагандистских целях.

«В голосе патриарха звучала сталь и даже приговор. Я ужаснулся»

У Гришковца, при всей его аполитичности, накопилось достаточно много ёмких и ярких высказываний, характеризующих нынешнюю эпоху.

Еще до ареста панк-феминисток из Pussy Riot Евгений Гришковец был поражен неадекватной реакцией на произошедшее со стороны РПЦ.

«Не хотел в своём дневнике реагировать на повседневные события общественной и политической жизни. Совсем не хотел, – написал он. – Но сегодня испытал ужас и настоящий страх… Сегодня я увидел выступление по телевизору нашего Патриарха, который осудил какую-то богохульную акцию, про которую я ничего не знал. Я просто увидел в глазах и на лице Патриарха проявление гнева. Того гнева, который не совместим ни с его образом, ни с его саном. Я увидел разгневанного человека, от которого мы только и ждём что мудрости, любви и всего того, чего нам в нашей мирской и суетной жизни не хватает. В его голосе звучала сталь и даже приговор. Я ужаснулся».

Гришковец, живущий в Калининграде, лично знаком с патриархом Кириллом, который до патриаршей интронизации был митрополитом Смоленским и Калининградским. Поэтому вдвойне ценно, что он сказал: «Мне кажется, что если сейчас РПЦ и Патриарх не опомнятся, если будут разжигать гнев и призывать к наказанию, а стало быть, к мести, то они совершат историческую ошибку и внесут в общество гораздо больший раскол, чем любые выходки экстремально настроенных придурков и дур».

Если бы фокусники из СМИ, подобные тем, кто работает на Первом канале, захотели бы использовать это высказывание Гришковца, то они бы без труда с задачей справились. Оставили бы фразу «о выходках экстремально настроенных придурков и дур», пристегнули бы ее к чьему-нибудь похожему высказыванию, и получилось бы вполне убедительно. А фразу о разгневанном патриархе – вырезали бы. И запустили бы телесюжет или опубликовали статью под громким названием: «Гришковец разгромил оппозицию».

Подсунуть в руки кнут, а в карман – пряник, повязать если не кровью, то ложью – вот те методы, которые продолжают активно использовать нынешние пропагандисты.

Но за время, прошедшее со времен травли Ахматовой, Пастернака, Солженицына, Сахарова многое изменилось. И, прежде всего, изменилось информационное поле.

Альтернативных источников информации стало больше. Появилось больше возможностей для ответа без опасения немедленно попасть за решетку.

Если бы Гришковца подловили на слове в прежние времена, то возможностей для ответа у него было бы немного. А теперь он, не слишком опасаясь последствий, не поленился и приехал на телеканал «Дождь» и дал пространное интервью, в котором, не отрекаясь от своих слов, сделал существенные дополнения.

Из них следует, что действительно – выступать на оппозиционных митингах он не намерен, однако, если представится возможность, не против того, чтобы выйти на митинг протеста в качестве рядового участника.

То есть до манипуляции на Первом канале Гришковцу и в голову не приходило давать такие политические комментарии на телевидении, но теперь его побудили это сделать. Разбудили.

Его откровенность использовали, но эффект получился не совсем ожидаемым. Не исключено, что это был обратный эффект.

В том злосчастном интервью екатеринбургскому интернет-порталу, которое использовал Первый канал, имеется очень спорный пассаж, относящийся к писателю Дмитрию Быкову. Гришковец недоумевает: чего он все время смеется? Что это за мания такая – всё высмеивать? Гришковца это раздражает.

Это странное для него заявление. Лучшие спектакли самого Евгения Гришковца не только трогательны, но еще и смешны. Смех в творчестве Гришковца занимает важнейшую роль. Он рождается в зале. Это живительный смех, а не лошадиное ржанье.

Сатирические произведения Быкова, разумеется, ориентированы несколько на другое, но суть их все та же: уныние – грех, а смех – отличный способ осветить самые тёмные углы, а в случае необходимости – эффективное оружие.

В конце концов, нынешняя путинская власть, помимо всего прочего, известна своими сомнительными шуточками или просто тупой угрюмостью. Нынешней власти недостает чувства юмора даже для того, чтобы заранее просчитать элементарные вещи и взглянуть на себя со стороны.

Что можно противопоставить этому? Многое. В том числе – здоровые юмор и сатиру.

Это террористам – не до смеха. Это фанатики всех родов буйствуют с пеной у рта. Это официозные советские писатели на полном серьезе утверждали, что Пастернака совершенно забудут.

Эти дико серьезные люди думали и думают, что в основе всего лежит страх. Страх – фундамент их идеологии, их культуры, их власти. Такие люди есть и в российской власти, и в российской оппозиции.

Если ставка политиков на страх станет основной, то – пиши пропало.

* * *

Закончить этот текст тоже надо как-то театрально. Все-таки, Гришковец, прежде всего, – драматург, артист и режиссер.

«Палуба нужна не для того, чтобы по ней ходить, а для того… чтобы ее… ну, мыть, конечно. Причем мыть долго, но быстро…», - написано в пьесе Евгения Гришковца «Как я съел собаку».

Писатели нужны не для того, чтобы писать книги, а для того чтобы по ним ходили, чтобы их мыли (полоскали.) Причем мыли долго, но быстро…

То же самое касается и других деятелей культуры. Их в свое время в СССР для того и объединяли в творческие союзы, чтобы в нужный момент организованной толпой вести выполнять трудовую повинность – затыкать идеологические дыры.

Во всяком случае, так было до недавнего времени. Рецидивы сохранились до сих пор.

Но в России достаточно писателей, которых пока что ни разу не использовали в идеологической борьбе. И это значит, что еще используют. На наш XXI век писателей для этого хватит.