Год после «Курска»

Фото: kazanreporter.ru

12 августа исполняется год со дня катастрофы атомной подводной лодки «Курск». Сейчас, когда внимание мира приковано к процессу подъема лодки и выяснения причин трагедии, важно понять, чем стала гибель «Курска» для российского общества.

Не будет преувеличением сказать, что ни одна катастрофа последнего десятилетия не ранила души людей в России так сильно, как трагедия «Курска». Те бесконечно долгие восемь дней, пока еще оставалась надежда на спасение хотя бы нескольких человек, породнили единым переживанием миллионы людей. Одна мысль: «Как они там?» - стала лейтмотивом состояния всего общества. Собственно в первые дни после трагедии и выяснилось, что общество в нашей стране все-таки есть. Общество как независимая от власти сила. Сила, при необходимости противостоящая власти и заставляющая власть делать то, что она не предполагала, не планировала, не хотела.

Общество заставило российскую власть принять с чудовищным (как потом выяснилось – фатальным) опозданием квалифицированную иностранную помощь – не для спасения техники, а для спасения людей. Общество заставило президента Путина вернуться из Сочи в Москву, а затем лично предстать в Видяево перед родственниками и сослуживцами погибших. Общество заставило Путина попросить у этих людей прощения – от имени всей страны. Потому что именно он, всенародно избранный глава государства, обязан был это сделать. Лично. Глаза в глаза. Общество заставило Путина пообещать этим людям и всей стране поднять лодку и тела погибших, доискаться истинных причин катастрофы и сообщить о них гражданам. Общество заставило трех высших военных чиновников – министра обороны, главкома ВМФ и командующего Северным флотом – подать президенту рапорты об отставке. Ведущие национальные и региональные средства массовой информации, замершие, как казалось до этого многим, в немом страхе после избрания нового президента, отразили всю глубину страдания и негодования общества и заставили власть подчиниться общественному мнению.

Миллионы людей представляли себя и своих близких там, в ледяной темноте на дне Баренцева моря, и задавались вопросом: «Что нужно сделать, чтобы их спасти?» Люди были готовы участвовать в этом лично, в полной мере своих сил. Людей не волновали военные тайны, вопросы высшей политики и авторитета государства, престижа страны в глазах мира; все это было несущественно рядом с одним вопросом: как спасти людей. Вся Россия жила в режиме реального времени по меридиану «Курска». В стране, где нет общества, нет общественного мнения, все это было бы невозможно.

И когда стало известно, что спасать уже некого, это стало личной трагедией для миллионов российских граждан. Общество возвысило свой голос, но государство оказалось бессильно исполнить свое предназначение и спасти людей. Возмущение и надежда сменились горечью утраты и жестоким разочарованием.

Жизнь человека и есть величие государства. Эта простая истина с большим трудом приживается на российской почве. Превратно понятые интересы государства столетиями служили оправданием для многочисленных человеческих жертв. Российская царская и затем советская коммунистическая власть растили людей с установкой на безусловный приоритет государственных интересов над гражданскими, человеческими, личными. Это воспитание поставило с ног на голову всю систему общественных ценностей в нашей стране и привело к многочисленным личным и общественным трагедиям. Власть, не задумываясь, посылала людей на смерть и бросала их в минуты смертельной опасности. Некоторых награждали. Посмертно.

Взрыв на «Курске» высветил весь ужас такого отношения к людям и заставил многих другими глазами посмотреть на свою страну, своих сограждан, своего президента. 118 павших подводников своей мученической смертью прорвали стену государственного равнодушия и цинизма по отношению к людям. Россия после «Курска» получила шанс стать другой страной. Это не может случиться в одночасье. Но первый шаг в сторону от бессердечности к человеколюбию сделан. Он оказался невероятно, недопустимо дорогим. Какими будут следующие, зависит в равной степени и от общества, и от государства.

Для того, чтобы осознать высшую ценность человеческой жизни, трагедии не нужны. Они только высвечивают степень недочеловечности.