500 лет спустя

Андрей Михайлов: «На поворотах истории обостряются исторические споры»

В недавних номерах газеты «Псковская губерния» была опубликована статья Л. М. Шлосберга «День холопа», посвященная грядущему 500-летнему юбилею присоединения Псковской вечевой республики к Московскому княжеству [ 1 ]. Статья эта, довольно резкая и дискуссионная, принадлежит к жанру исторической публицистики, популярность которой сегодня вновь набирает силу.

Место псковского вечевого колокола на стене псковского Кремля сегодня не обозначено никак. Фото: Лев Шлосберг

Причина этого понятна: к исходу первого десятилетия XXI века Россия вновь оказалась перед проблемой, которая абсолютно ясно обозначена в последних выступлениях президента Д. А. Медведева – это проблема модернизации, причем модернизации быстрой, не терпящей отлагательств. Однако планирование продвижения вперед всегда требует анализа кардинальных принципов существования государства и общества, что невозможно без «ретроспективы», иногда очень далекой. Именно поэтому «на поворотах» истории так обостряются исторические споры.

Что же, как точно заметил Высоцкий: «А в кипящих котлах бывших боен и смут / Столько пищи для маленьких наших мозгов!». Прошлое действительно учит, как бы банально это ни звучало. Учит оно, однако, лишь при объективном, непредвзятом изучении. Существует, однако, и та проблема, о которой пишет Лев Маркович: сознательное или неосознанное искажение исторических фактов в угоду политическому моменту.

События 1510 г. отличаются большой сложностью и, как всякие крупные события истории, имели различные причины и последствия. Именно поэтому отдельные положения статьи Л. М. Шлосберга требуют, на мой взгляд, уточнения, а некоторые – полемики. Здесь, однако, следует признать, что в строго научном плане специалистом в области отечественной истории XVI века я не являюсь. Сфера моих исследовательских интересов относится к гораздо более позднему временному периоду, а потому на безупречность своих суждений я не претендую. Это лишь общие соображения, не более того.

Помощь и ползучая экспансия

Москва начала наступление на псковские и новгородские вольности задолго до 1510 г., что, кстати, вполне признает и Л. М. Шлосберг. Иногда, впрочем, московские князья использовали вечевые республики как инструмент в своей политике.

В статье «День холопа» нарисован крайне антипатичный образ второго по счету московского князя, Юрия Даниловича, внука Александра Невского, действительно, чрезвычайно жестокого и циничного политика. Л. М. Шлосберг пишет о том, как Юрий спровоцировал казнь своего конкурента в борьбе за ярлык на великое княжение владимирское Михаила Тверского (1318) и о том, как сам он пал от руки сына убитого князя, Дмитрия Грозные Очи (1325). Однако автор не описывает то, что произошло между двумя этими событиями.

Около 1319 г. новгородцы приняли к себе в качестве князя брата Юрия, Афанасия Даниловича. Вскоре после этого Юрий собрал с Твери дань, которую должен был отправить золотоордынскому хану Узбеку. Дань Юрий удержал у себя и отвез к брату в Новгород. Когда об этом стало известно в Орде, ярлык тут же у московского князя отобрали и отдали князю тверскому. Юрий выехал из Новгорода, видимо, в Орду для объяснений, но по пути подвергся нападению тверичей, от которых укрылся в Пскове [ 2 ]. Из Пскова он вновь приехал в Новгород, совершил с новгородцами военный поход на Неву, затем, наконец, отправился в Орду, где и сложил свою исполненную хитростей голову. Афанасий Данилович скончался еще ранее, в 1322 г.

Иван Калита, брат и преемник Юрия, также никогда не скрывал своего интереса к Пскову и Новгороду. Действительно, он стал действовать по отношению к ним гораздо жестче брата, что и привело к обострению противостояния. Новгородцы, которые ранее поддерживали Москву, так как боялись зависимости от Твери, теперь должны были искать союзника в борьбе с Москвой. «Что же теперь спасет Новгород? – писал С. М. Соловьев. – От Твери спасла его Москва, от Москвы должен спасти какой-нибудь другой город, Москве враждебный…» [ 3 ].

В этих условиях в Новгороде возобладала партия сторонников сближения с Литвой. Тверского князя Александра, который был вынужден спасаться от татар и Москвы после антимонгольского восстания 1327 г., новгородцы, как известно, не приняли.

Псковичи сделали иной выбор, во многом в пику Новгороду, и укрыли у себя опального князя. Подобное непокорство действительно, как справедливо отмечает Л. М. Шлосберг, стало прологом к Болотовскому договору, оформившему независимость Пскова от Новгорода. Стоит, впрочем, вспомнить, что, по мнению ряда историков, Болотовский договор был навязан псковичами новгородцам, когда те вели тяжелую войну со шведами. Так что не только Москва умела пользоваться внешнеполитической ситуацией для решения своих проблем.

Сам Псков чрезвычайно страдал от постоянных войн с Ливонским орденом. Поиск союзника все чаще заставлял псковичей обращаться в сторону Литвы. Л. М. Шлосберг отчетливо выдвигает в своей статье великое княжеское Литовское как своего роду антитезу «золотоордынской» Москве. О том, мог ли Вильно стать вместо Москвы центром притяжения русских земель, я позволю себе порассуждать позже. Пока же коснемся другого, более конкретного вопроса.

Лев Маркович пишет, что с 1341 г. Псков находился «под сюзеренитетом» литовского князя Ольгерда. Действительно, в этом году псковичи просили Ольгерда стать их князем, но тот оказался [ 4 ]. Ольгерд прислал в Псков своего сына Андрея. Правда, покидая псковские пределы, литовский князь разорил порубежные села, наверное, дабы не разочаровывать дружину.

Следует иметь в виду и еще одно обстоятельство. В том же 1341 г., причем в самом его конце, погиб верховный правитель Литвы, князь Гедимин. Власть захватил его сын Евнут, а не Ольгерд, которому достались Крево и Витебск. Правление Андрея Ольгердовича еще не означало для Пскова союза со всей Литвой, тем более, что дети Гедимина скоро перессорились. Зимой 1345 г. Ольгерд и Кейстут свергли Евнута, который бежал в Москву и принял там православие.

В 1348 г. Ольгерд совершил крупный поход против Тевтонского ордена, причем в экспедиции приняли участие псковичи. Однако в жестокой битве на реке Стреве рыцари одержали верх. На их стороне сражались многочисленные «гости Ордена», в том числе английские и французские рыцари [ 5 ].

Ольгерд воевал с крестоносцами и в дальнейшем, причем более успешно. Это, однако, не мешало ему нападать на новгородские пределы, особенно после того, как Новгород начал сближение с Москвой. С самим Московским княжеством Ольгерд вел долгие, изматывающие войны, справедливо опасаясь роста его могущества. Скончался Ольгерд в 1377 г., в самый разгар очередной войны с рыцарями.

Великим князем Литовским после смерти Ольгерда стал его сын от второго брака Ягайло. Андрей Ольгердович был сыном от первого брака, с витебской княгиней Марией, и отношения между сводными братьями оставляли желать лучшего. В итоге Андрей и Ягайло чаще всего оказывались в противоположных политических лагерях. В Куликовской битве Андрей с псковичами сражался на стороне московского князя Дмитрия Ивановича (Донского), а Ягайло числился в сторонниках Мамая, хотя реальной помощи ему не оказал.

Ситуация коренным образом изменилась в начале 1386 г., когда Ягайло (ранее язычник) принял католичество и стал королем Польши. Польша и Литва теперь были связаны унией, причем именно менее развитая Литва воспринимала польские политические традиции, а не наоборот. Э. Гудавичюс пишет по этому поводу: «Практически это неминуемо приводило к встраиванию литовцев в польские государственные инстанции и мешало возникновению подобных инстанций в Литве. Иначе говоря, Литва превращалась в провинцию» [ 6 ]. Могло ли государство, само ставшее провинцией государственного объединения, помочь другому государству устоять перед экспансией более сильного соседа?

Впрочем, в Литве всегда были довольно сильны сепаратистские настроения. Ягайло претерпел немало неприятностей от своего племянника Витовта, который стал непосредственным правителем Литвы. Витовт воевал с Московским государством, но нередко его войска вторгались и на псковские земли. Он мечтал стать самостоятельным королем, пускался во всякие интриги и заключал весьма причудливые союзы, например, с чешскими гуситами.

Между тем, московские князья очень ловко, можно сказать, виртуозно использовали внутри- и внешнеполитические затруднения Пскова и Новгорода, предлагая им свою помощь и – одновременно – распространяя на них свое влияние.

В 1400 г., через год после того, как в битве на Ворскле погиб Андрей Ольгердович, псковичи просили московского князя Василия I прислать им правителя и получили согласие. В город приехал Иван Всеволодович, внук Александра Михайловича Тверского. Поначалу московские князья чутко прислушивались к желаниям псковского веча, но к середине XV столетия ситуация изменилась.

В 1443 г. из Москвы прибыл в Псков князь Александр Чарторижский (кстати, выходец из Литвы), он принес присягу одновременно на верность Пскову и на верность московскому государю Василию II («ко князю великому Василию Васильевичу и ко всему Пскову» [ 7 ].

Выдающийся историк А. А. Зимин, характеризуя присягу Чарторижского, писал: «Такого крестоцелования Псков еще не знал. Впервые князь наместник присягал не только на имя Пскова, но и на имя великого князя» [ 8 ]. Пскову в то время приходилось очень тяжело: его рубежи постоянно тревожили ливонские рыцари и шведы. Очень натянутыми были отношения с Новгородом. Нелегко было и Василию: ему приходилось бороться за власть со своими кузенами Дмитрием Шемякой и Василием Косым. Обещав Пскову военную помощь, Василий II обеспечил себе нейтралитет с его стороны и смог расправиться с конкурентами.

Официальная история впоследствии изображала победу Василия II как однозначное благо, торжество централизации государства. Но знаток эпохи А. А. Зимин в этом очень сомневался. Вот как писал он об итогах борьбы: «Страна вроде бы благоденствует. Каждый при своем деле. Мужик пашет. Купец торгует. Барин воюет и управляет… И плата ведь, которую весь народ (и господа, и слуги) заплатили за царство благоденствия, невелика – всего только утеряна свобода («один только росчерк пера»). Да, помилуйте, нужна ли она вообще? И была ли она когда-нибудь на Святой Руси? Может быть, и не было, но градус несвободы повысился» [ 9 ].

Эти горькие слова А. А. Зимин написал еще в густо-псово-советский период, когда любые сомнения в благотворности централизации не допускались. Показательно, что напечатана книга была лишь в 1991 г. И разве не актуально звучат его слова о «градусе несвободы» сегодня, когда рьяные поборники «государственности» даже выдвинули лозунг «свобода в обмен на стабильность». Как будто стабильность возможна только в несвободном обществе!

Впрочем, стоит вернуться к древностям. В 1470-е годы, как известно, сын Василия II, Иван III, покончил с независимостью Новгорода. Делалось это действительно чрезвычайно жестокими, зверскими методами. Псков Новгороду помощи не оказал. Более того, он поддержал Москву. Причины тому были вполне реальные: отношения между «старшим» и «младшим» братьями оставляли желать много лучшего.

Московские войска помогали псковичам в войне с Ливонским Орденом. Однако одновременно Москва стала игнорировать псковский суверенитет. Так, например, в 1480 г., как свидетельствует историк Пскова Н. Ф. Окулич-Казарин, Москва подписала мир с ливонцами помимо Пскова, хотя военные действия велись на псковской территории [ 10 ]. Несла Псковская земля и территориальные потери.

Литовский вариант

Кто мог помочь Пскову противостоять этой «ползучей экспансии»? Л. М. Шлосберг, как говорилось выше, полагает в своей статье, что это могла быть Литва. Однако, она, как говорилось выше, состояла в унии с католической Польшей. В Литве постоянно противоборствовали группировки – православная и католическая. Обычно король Польши ставил великим князем литовским кого-либо из своих родственников, делая, таким образом, уступку национальным чувствам литовцев. Однако с 1447 по 1492 гг. Польшей и Литвой правил один человек – Казимир IV.

Новгородцы в свое время очень рассчитывали на его помощь. Казимир, как показано в той же статье Л. М. Шлосберга, определенную поддержку им оказывал. Однако в момент реальной схватки на берегах Шелони дистанцировался и войска на помощь новгородцам не прислал.

Подобное поведение понятно. Как великий князь Литовский, Казимир, наверно, был не прочь наложить руку на Новгород, но как король Польский, он имел множество других забот. Южным границам державы грозили крымские татары, серьезной опасностью была крепнущая Турция, шла жестокая война с Тевтонским орденом.

После смерти Казимира (1492) Литва и Польша вновь оказались в руках разных правителей. На польский престол вступил старший сын короля Ян-Ольбрахт, а великим князем литовским стал младший сын Александр.

Московский князь Иван III ситуацией воспользовался и начал против Литвы войну, причем одновременно на Литву натравили крымских татар. Очень быстро литовцы запросили мира, который и был подписан в 1494 г. Вскоре Александр Литовский женился на дочери Ивана III.

Л. М. Шлосберг пишет: «С потерями соседнего государства (Пскова – А. М.) Литва была вынуждена смириться как с одним из условий «мирного и брачного договора» 1494 года между Москвой и Вильно. Этот договор нейтрализовал Литву, которая в позднейших псковских событиях осталась фактически наблюдателем».

Не совсем так. Брачный союз не принес мира между Москвой и Вильно. В 1498 г. жаждущий реванша Александр заключил союз с Ливонским орденом, затем согласовал договор о взаимопомощи с поляками. Военные действия, однако, начала Москва, двинув войска на Брянск и Путивль. Ливонские рыцари тогда же двинулись на Псков, явно расценивая его как союзника Москвы.

Иван III немедленно прислал в Псков две рати воевод Василия Шуйского и Даниила Пенко, которые разместились на Завеличье и Полонище. Кампания, однако, оказалась неудачной. В августе 1501 г. ливонский магистр Плеттенберг наголову разгромил эти полки. Затем немцы предприняли марш вглубь Псковской земли. В ночь с 7 на 8 сентября они взяли Остров, где, по данным летописи, убили более 4 тысяч человек.

В конце октября псковичи в союзе с московскими воинами и касимовскими татарами также напали на территорию Ордена. В битве у замка Гольмед они нанесли поражение войскам рижского епископа. Летописец сообщает, что русские воины били бежавших немцев, «как свиней шестоперами» [ 11 ].

В начале сентября 1502 г. немцы осадили Псков, но взять город не смогли. При отступлении они столкнулись с войсками московского воеводы Даниила с чудным прозвищем «Щеня» (щенок). Щеня разделал немцев «под орех». Все это я пишу к тому, чтобы подчеркнуть: в той войне псковичи и москвичи выступили, как союзники. Литва же заключила союз с Ливонским орденом, давним врагом Пскова. Впрочем, случались и казусы.

Проявить независимый нрав псковичи не отказывались никогда. В 1503 г. правивший Псковом князь Иван Горбатый (ставленник Москвы) отправился в поход на немцев. Однако перед сражением псковичи, недовольные властностью князя, отказались идти в бой. Они засели в кустах, откуда осыпали полководца обидными кличками [ 12 ]. Тем не менее, немцев Горбатый одолел.

В разгар войны, в августе 1501 г., умер польский король Ян-Ольбрахт. В истории этот монарх, среди прочего, примечателен тем, что в 1496 г. одобрил статут, положивший начало крепостному праву. Так что польские свободы, разумеется, распространялись в основном на знать и на горожан.

Королем Польши стал князь литовский Александр, и два государства (Польша и Литва) вновь объединились под единой властью. Однако Александр чувствовал себя среди поляков неуютно, он часто уезжал в Литву, а в политике предпочитал опираться на православную русско-литовскую знать. Особенно близок к нему был князь Михаил Глинский. В августе 1506 г. Александр умер в Вильно, и там же был похоронен. Польский и литовский престолы занял его брат, пятый сын Казимира, Сигизмунд I.

Таким образом, брачный договор, о котором пишет Л. М. Шлосберг, сам по себе не мог обеспечить нейтралитета Литвы в 1510 г., ибо на польском и литовском престоле находился уже не зять Ивана III. Впрочем, сам Иван III скончался еще раньше Александра, в конце октября 1505 г.

В Москве власть перешла в руки сына Ивана, Василия III. Новый государь продолжил войну с Польшей и Литвой. У него вскоре обнаружился сильный союзник. Мятеж против короля Сигизмунда поднял Михаил Глинский, который со смертью Александра неминуемо должен был потерять свое привилегированное положение.

На что надеялся мятежник? По всей видимости, на отторжение от Литвы территорий, населенных православными потомками древних русичей. М. Глинский особенно рвался овладеть Слуцком. Как говорили недоброжелатели, в его планы входило жениться на княгине Анастасии Слуцкой и тем самым получить права на Киев (Анастасия находилась в родстве с киевскими князьями). Москва двинула на помощь Глинскому войско под началом воеводы Василия Шемячича. Но согласия между союзниками не было, следствием чего стало поражение от войск Сигизмунда.

В 1508 г. между Москвой и Литвой был подписан мирный договор. Литва признала права Москвы на земли, отторгнутые в 1503 г. А через два года, как известно, Василий III присоединил к своей державе Псков. Помешать этому, после тяжелой войны и внутренней смуты, Сигизмунд просто не мог. Василий Московский, надо признать, выбрал момент очень успешно. К этому надо добавить, что сохранялись польско-литовские противоречия, и королю постоянно приходилось лавировать между польской и литовской группировками. Было нужно также улаживать конфликты католиков с православными.

Понятно, что, если представить себе (сугубо гипотетически) включение Пскова в политический союз с Литвой, то тогда преимущество резко перешло бы к православным гражданам страны. Но как на это прореагировали бы в Польше? Как повели бы себя знать и могущественная католическая церковь? Здесь мы вступаем на почву сугубых фантазий.

И все же одно замечание сделаю. Литовский историк Э. Гудавичюс, рассуждая о гораздо более ранних событиях Куликовской битвы, заметил: «…Литовцы должны быть благодарны Дмитрию Донскому, как англичане – Жанне ДґАрк» [ 13 ]. Если бы в Столетней войне победили англичане, в новой объединенной державе наверняка возобладала более мощная французская, а не английская, культурная и социальная традиция. Если бы Литва сокрушила крепнущую Москву и взяла бы под контроль Псков, Новгород, Северо-Восточные земли, много ли бы осталось в Литве литовского?..

Сказанное, естественно, не отменяет того, что и польское влияние на Литву оказалось сильным.

Власть московская

Итак, Литва не помогла Пскову. Действия московской власти в Пскове действительно носили жестокий характер. Настоящей трагедией стало выселение 300 «лучших» (т. е. наиболее влиятельных и богатых) семей из города. Настроение горожан ярко отражено в многократно цитированном «Сказании…», и здесь спорить с Л. М. Шлосбергом трудно.

Тем не менее, ни мятежа, ни восстания не случилось. А. А. Зимин пишет по этому поводу, что присоединение потому и было проведено «относительно безболезненно» (очень относительно, добавим!), что готовилось давно, исподволь [ 14 ].

Псковичи исправно выполняли свой долг подданных и, в частности, сражались против литовцев и поляков. В 1512 г. началась новая война между Московской Русью и Польско-литовской державой, псковские «пищальники» (пехотинцы, вооруженные огнестрельным оружием) участвовали в осаде Смоленска, но действовали не слишком удачно, как, впрочем, и армия в целом. Взять Смоленск удалось лишь с третьей осады, в 1514 г.

В 1515 г. сидевший в Пскове московский наместник А. В. Сабуров совершил налет на Рославль, захватил его и вернулся с большой добычей. Осенью 1517 г. войска литовского полководца Константина Острожского и польские наемники Яна Сверчевского напали на Псковские земли. Они предприняли попытку взять Опочку, но были отбиты гарнизоном во главе с В. Салтыковым-Морозовым.

Война продолжалась до 1522 г. и завершилась фактическим переходом Смоленска в руки Москвы. Кстати, из Смоленска московские власти также выселяли людей, как из Пскова.

Московский вариант развития действительно отличался большим деспотизмом власти. Советские «историки в штатском» очень «обижались» на иностранных путешественников, которые критиковали русские порядки. В ответ они обычно заявляли: «А у них вообще Варфоломеевская ночь была…И инквизиция». При этом ускользало очень важное обстоятельство. Иностранцев пугала не жестокость московских князей (позже – царей), зверств, действительно, хватало и на Западе. Их пугало полное бесправие и полная покорность российского народа.

Итальянский путешественник Ф. да Колло, посетивший Русь именно во времена Василия III, писал о русских порядках с откровенной иронией: «Нет здесь никакого писанного закона, но Князь старательно следует собственным обычаям. Его воля, однако, единственно почитается за закон, и настолько ему все подчинены, что если он прикажет кому-то пойти и повеситься, бедняга не усомнится немедленно подвергнуть себя такому наказанию…» [ 15 ] […] Справедливости ради, надо заметить, что итальянец не совсем прав: писанный закон на Руси как раз был – Судебник 1497 г. Однако его слова, заставляющие вспомнить старый анекдот советских времен о мыле, выделяемом самоубийцам для намыливания петли, за счет профсоюза, звучат весьма выразительно.

Продолжая рассуждения, да Колло с удивлением пишет, что когда государь наказывает кого-либо из подданных, тот и не думает протестовать: «И тот, кто низложен или от кого отнято что-то, не только не жалуется или печалится, но простершись ниц, бьет челом о землю и возносит хвалу Государю…» [ 16 ].

Стоит заметить, что при отце Василия, Иване III, на деспотизм государя жаловались и многие русские вельможи, причем связывали они его с византийской традицией и влиянием византийской супруги князя, Софьи Палеолог. Формула «Москва – третий Рим» имела очень много смыслов. Рим – империя, Рим – не только не вечевой Новгород и Псков, он также и не боярская Москва.

Вполне понятно, что при Иване Грозном, когда деспотические порядки усиливались личными качествами монарха, иностранцы стали писать о России с еще большим ужасом.

Псков вполне мог испытать на себе царский произвол уже примерно через полстолетия после вхождения в состав Московского государства, во время визита в город Ивана IV. Вопреки легенде о чудесном спасении города силами юродивого Николы Саласа, репрессии в Пскове были, хотя и в меньших масштабах, чем в Новгороде. Сын (или скорее внук) человека, рыдавшего при снятии колокола в 1510 г., вполне мог погибнуть от рук опричников Ивана Грозного. Но мог он и участвовать в обороне Пскова от войск Стефана Батория в 1581 г. Тогда псковичи оказали польско-литовскому королю мужественное сопротивление, несмотря на все обиды, перенесенные от центральной власти.

Стоит отметить также, «сила власти» нарастала постепенно. Поначалу Василий III иногда шел псковичам навстречу. Наместниками в Псков он назначил хорошо известных горожанам лиц князей, П. Шестунова и С. Курбского, сумевших снискать симпатии жителей. Понятно, впрочем, что генеральной проблемы это не решало.

Верно и то, что в «покоренном» Москвой Пскове активно велось крепостное и церковное строительство, о чем убедительно писали Н. Н. Масленникова и А. А. Зимин [ 17 ]. В истории, действительно, все переплетается очень сложно.

Праздник или нет

Это раздел получился самый короткий. Во многом потому, что автор хотел бы избежать всяческой политизации вопроса. Псковская земля находится в составе российского государства уже добрые полтысячелетия. Я хотел показать (наверное, слишком пространно), что в его состав Псков попал вполне закономерно. Об этом можно сожалеть, но логичность происшедшего надо признать. Великий французский историк А. Тьер говорил о жирондистах, что хотел бы умереть с ними, но прекрасно понимает невозможность их победы.

Став частью Московского государства, Псков долгое время играл видную роль в его политической и военной истории. Само Московское государство, действительно, развивалось именно как государство деспотическое, с невероятно завышенной ролью центральной власти, на что тоже имелись причины. Псков и Новгород олицетворяли иную тенденцию, увы, не реализованную. Радоваться здесь действительно оснований нет. Но и отвергать путь, пройденный затем в течение 500 лет, нелепо.

Ситуация, однако, осложняется тем, что сегодня Москва, как средоточие бюрократии, вместилище огромных денег, нажитых порой загадочными способами, вызывает у значительной части населения России отторжение. Прав на любовь и уважение у нее, конечно, не меньше. Но подчеркну, отторжение есть. Именно современную Москву часто подразумевают, браня московскую власть XVI в.

А потому, на мой взгляд, лучшим вариантом «отмечания» 500-летнего юбилея стали бы не шоу, демонстрирующие «благорастворение воздухов», но серьезный научный разговор и, как рекомендовал А. Н. Кирпичников, массированное восстановление исторических памятников. Их возрождение и станет лучшим юбилейным даром для любого истинного, а не митингового, патриота.

Андрей МИХАЙЛОВ,
доктор исторических наук, специально для «Псковской губернии»

От редакции. Статья «День холопа» вызвала чрезвычайно многочисленные отзывы с разными, диаметрально противоположными, оценками. «Псковская губерния» благодарит нашего постоянного автора за присланный подробный отклик и готова продолжить на своих страницах дискуссию о 500-летии присоединения Псковской республики к Московскому государству – как научно-историческую, так и общественно-политическую.

 

1 См.: Л. Шлосберг. День холопа. Часть первая. Псковская республика // «ПГ», № 34 (455) от 9-15 сентября 2009 г.; Часть вторая. Московское ханство // «ПГ», № 35 (456) от 16-22 сентября 2009 г.

2 Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. II. Т. 3. М., 1960. С. 224-225.

3 Там же. С. 236.

4 Там же. С. 256.

5 Гудавичюс Э. История Литвы с древнейших времен до 1569 года. М., 2005. С. 128.

6 Там же. С. 167.

7 Псковские летописи. Вып. 1. М.-Л., 1941. С. 46.

8 Зимин А. А. Витязь на распутье. М., 1991. С. 97.

9 Там же. С. 211.

10 Окулич-Казарин Н. Ф. Спутник по древнему Пскову. Псков, 1913. С. 21.

11 Псковские летописи. Вып. 1. С. 87.

12 Окулич-Казарин Н. Ф. Спутник по древнему Пскову. Псков, 1913. С. 22.

13 Гудавичюс Э. История Литвы с древнейших времен до 1569 года. М., 2005. С. 150.

14 Зимин А. А. Россия на пороге Нового времени. М., 1972. С. 123.

15 Итальянец в России XVI в. Франческо да Колло. Донесение о Московии. М., 1996. С. 59.

16 Там же. С. 60.

17 Зимин А. А. Россия на пороге Нового времени. М., 1972. С. 123.