Чем больше свободы, тем сложнее правила

С 20 по 22 февраля в Пскове работала петербургская пианистка Елена Серединская

Мастер-класс – самый трудный жанр педагогического творчества. Сродни шахматному сеансу одновременной игры. Как и чему можно научить в экстремальных условиях однократной встречи? Елена Серединская говорит: каждый человек – одновременно свой собственный «учитель» и «ученик». Задача педагога-мастера – открыть, настроить и направить в ученике его «внутреннего учителя».

Фото: Глеб Костин

В 320-й аудитории колледжа искусств (бывшего музыкального училища) висит напряженная тишина. После вчерашнего концерта кто-то ушел ошеломленный и восхищенный, кто-то – недоуменный, кто-то – раздосадованный и даже разгневанный.

«Здравствуйте! Меня зовут Елена Александровна. А Вас?» – свои первые слова мастер произносит удивительно просто, по-домашнему. И сразу стало как-то уютнее, теплее. Диалог начался.

Студентка сильная. Бах хорошо выучен, звучит добротно, плотная масса звуков льется градом, теснит слушателей и заполняет класс «под завязку». А дальше происходит чудо. Монотонные гаммы превращаются в ослепительно красивые мелодии. Монохромная звуковая картина под теми же руками начинает переливаться богатством оттенков. Плоский геометрический шаблон разворачивается в многомерное изображение с почти оптическим ощущением объема.

Подлинный мастер-класс – это не исправление ошибок. Не совет «вышестоящей организации». Не демонстрация фигур высшего пилотажа. Это – поиск пути. Мастер «берет за руку» и с мягкой тактичностью подталкивает – вперед! И не бойся, я подхвачу! Это незабываемое впечатление сотворчества, единения Мастера и Ученика сделалось особенно наглядным, когда на втором («нерабочем» по своему техническому состоянию!) рояле Елена Александровна ненавязчиво, но твердо поддерживала молодых коллег импровизированным аккомпанементом.

А накануне был концерт. Публики немного, но почти сплошь – из специалистов. В программе – фа-мажорная соната Моцарта, Фантазия Шумана, «Времена года» Чайковского: Пскову подарен большой фортепианный вечер в двух отделениях (именно подарен – без гонорара, по инициативе исполнительницы). Аплодисменты звучат странно – «неровно»: кто-то хлопает горячо и долго, кто-то – скорее из вежливости. После концерта кто-то бежит за кулисы со словами благодарности, кто-то проходит мимо, опустив глаза. Налицо предельно резкое разделение мнение – нечастая ситуация в современной концертной жизни.

«Елена Серединская – из непризнанных гениев. Без шуток. Она обладает фантастическим дарованием, хотя никогда не выигрывала конкурсов и не избалована вниманием прессы. Пианистка с цепким взглядом и пальцами, Серединская сокрушает аудиторию, какую бы музыку ни играла. В течение одного концерта она может пересесть из-за рояля за клавесин, а оттуда за орган, и при этом ее манера игры всегда остается узнаваемой…К мощной исполнительской интуиции у нее прибавляется не менее мощный разум. Недаром она уже двадцать лет преподает в Петербургской консерватории, причем учит играть на рояле не пианистов, а интеллектуальную элиту – музыковедов и композиторов».

Так месяц назад о Серединской написал в журнале «TimeOut» известный петербургский композитор и критик Борис Филановский. Он рецензирует отчасти ту же программу, что звучала в Пскове:

«У Серединской такой Шуман, какого вряд ли услышишь у штатных шуманистов, – строгий мудрец с взрывным характером», – это о Фантазии, исполненной Серединской в Петербурге. Елена Александровна открыла такого Шумана и нам. Пианистка погрузила слушателей во внутренний мир композитора настолько глубоко, что можно было увидеть мир его глазами. Замечтаться о любви. Залюбоваться мечтой. Взбунтоваться. Уступить. И опять устремиться к гармонии, зная, что она недостижима. Проводить каждый тающий в абсолютной тишине звук рояля до последнего порога слышимости и понять, что дальше – уже вечность.

Это был подлинный Шуман, воплощение музыкального романтизма. Серединская во всем ищет именно это – подлинность. В современном исполнительстве этой устремленности соответствует понятие «аутентизм».

В истории музыки, как и в истории политической, войны бушуют регулярно. В учебниках музыки так и пишут – «война»: то глюкистов с пиччинистами, то вагнерианцев с брамсианцами. В начале ХХ века весь музыкальный мир и вовсе – сплошное поле брани. Сегодня в исполнительстве – два основных крыла: условно говоря, «академическое» и «аутентистское». Впрочем, в Европе страсти давно улеглись, оба направления мирно сосуществуют. У нас – страсти кипят нешуточные.

Аутентисты предлагают возродить музыку в исконном звучании. Противники говорят – это невозможно. Аутентисты оговаривают: да, «никто никому не звонил» (из прошлого), но есть достоверные источники. Есть исполнительские и эстетические трактаты. Есть старинные инструменты. На обочине академического мейнстрима и исполнительской глобализации аутентисты умудряются отыскать даже реликты старых традиций.

Кстати, Серединская слова «аутентизм» не любит. Предпочитает выражение «историческое исполнительство». Она – председатель правления Санкт-Петербургского Центра исторического исполнительства. В тяжелой тряпичной сумке Серединская приносила на свой мастер-класс настоящие сокровища – копии факсимильных нотных изданий. Ставила на пюпитр уртексты, то есть ноты без редакторской правки. «Оставим в покое товарища Муджеллини (известный редактор-интерпретатор Баха – Авт.), посмотрите-ка лучше, как это записал Бах». И студент пытается играть, вглядываясь в каллиграфический почерк самого Баха.

Проясняются «странности» в ее интерпретациях. Оказывается, то, что многим показалось исполнительским волюнтаризмом, «искажением» произведения, ближе к оригиналу, чем привычное академическое прочтение. Тем, кто сотни раз слышал моцартовское рондо «Alla Turca» с абсолютно ровным четырехзвучным мотивом в начале, трудно поверить, что Моцарт предполагал здесь не подобное машинальное «группетто», а ритмически гораздо более хитрое и эффектное украшение, куда более напоминающее сложные восточные орнаментации. Но у Серединской есть несокрушимые аргументы – она видела первоисточники своими глазами и знает, как их читать. Она стажировалась в крупнейших европейских центрах исторического исполнительства. «Чем больше свободы, тем сложнее правила». А правила необходимо вспоминать и запоминать. Ибо слишком часто стиль игры филармонических инструменталистов обладает «жуткой величественностью непоправимого беспамятства», как написал мэтр аутентичного движения Феликс Равдоникас.

Серединская напоминает средневекового мастера, тщательно обдумывающего каждый изгиб виньетки. На шее она носит лупу в виде совы, через которую разглядывает ноты (как это символично!). «А что там у нас в нотах?» - вопрошает Серединская, поднося к глазу символ мудрости, стремясь разглядеть то, что невооруженным глазом не увидишь. Ассоциация может идти и дальше: противостоит этому мастеру крупная индустрия современного пианизма, давно отлившая эти виньетки в набор клише…

На следующее после концерта утро Елена Александровна, проснувшись, сообщает: «Снились кошмары. Будто меня клюют». В миниатюре здесь в Пскове ситуация повторила ее нынешнее петербургское положение: яростное противостояние сторонников и противников. Серединская идет на мастер-класс, как на ринг. С одним желанием – убедить. А, значит, победить, преодолевая предвзятость, привычки и стереотипы.

Мастер отдает себя без остатка. Мастер-класс Серединской длится по десять часов в день. Она демонстрирует феноменальные технические приемы и раскрывает их «кухню». Она показывает, как танцевали старинные аллеманды, менуэты и сицилианы, чтобы объяснить исполнение этих пьес. Импровизирует ученый диспут в духе Эразма Роттердамского, чтобы объяснить содержание и форму баховской фуги. Рассказывает о французском классицизме Людовика XIV, чтобы «подвести» к бетховенской «Патетической сонате». И снова и снова обращается к очередному ученику: «Ну как, стало немного легче играть?» В ее педагогической манере сквозит искреннее желание помочь. Кажется, она успевает полюбить каждого своего временного ученика.

Недаром в Петербургской консерватории ее, доцента кафедры органа и клавесина, преподающего также и фортепиано, так обожают ученики. Ее класс всегда был чем-то особенным, альтернативным. Что-то вроде «государства в государстве». Известен он тем, что там играют все, и каждый – очень по-своему. «Я у нее заиграл(а)», - эти слова произносились о Серединской не раз. Многих учеников она вывела из профессионально кризисных ситуаций. Постоянные концерты – непременная часть учебы. Елена Серединская сама концертирует с невероятной интенсивностью: в течение месяца, предшествовавшего ее мастер-классу в Пскове, она дала в Петербурге восемь концертов – это фантастически много даже для «свободного», не обремененного педагогическими заботами исполнителя.

Последний день мастер-класса. Концертный зал детской музыкальной школы № 1. Серединская входит в зал, и сразу чувствуется: перелом произошел. Люди улыбаются. Педагоги, некоторые из которых приехали из районных центров специально на мастер-класс, слушают негромкий голос Елены Александровны, затаив дыхание. И не менее внимательно – все, что та показывает за роялем. Она помнит наизусть бесконечное количество музыки, не только фортепианной. Легко цитирует симфонии, оперы, концерты, при необходимости с ходу переводя их «для удобства сравнения» в другую тональность: недаром она была концертмейстером в классе великого дирижера Ильи Александровича Мусина. Увлекается, забывая об обеде, жертвуя отдыхом. Каждому ребенку после занятия Серединская пожимает руку и с уверенностью говорит: «Ты сможешь быть прекрасным музыкантом».

Послеобеденная работа в колледже превращается в марафон, но участники отличаются отчаянной выносливостью. Студенты готовы работать по два часа над каждой вещью, не упуская нить общения с Мастером ни на секунду, и это под пристальным вниманием искушенной публики за спиной. Наконец, половина девятого вечера. Остались только самые неутомимые. Елена Александровна не выказывает ни малейшего признака упадка сил. Слова благодарности. Прощание.

И все-таки главное, что составляет феномен пианистки Елены Серединской – это не освоение ее принципов исторического исполнительства, не знание первоисточников, уртекстов и трактатов, не принадлежность к легендарной школе Голубовской и Нильсена. Стержень Чем больше свободы, тем сложнее правила это ее собственный неповторимый дар, невероятная интуиция, граничащая с прозорливостью. Она открывается музыке и людям до предела. «Она как будто совсем без оболочки», – сказала о ней ее ученица, петербургская клавесинистка. Отсюда ее хрупкость. Ей больно, когда ее ранят. Но зато и музыка тоже открывается навстречу ей.

В Евангелии есть известный сюжет о чудесном исцелении людей – «сухих, чающих движения воды». Люди эти собрались у источника и ждут: ежегодно в купель сходит ангел, «возмущает воду», и она становится целебной. У каждого исполнителя, педагога, студента, у каждого человека вообще бывают периоды внутренней «засухи». Такие мастера, как Елена Cерединская, умеют «возмутить воду».

Похоже, «движение воды» у нас произошло. Елена Александровна, мы ждем Вас снова – раньше, чем через год.

Христина СТРЕКАЛОВСКАЯ,
кандидат искусствоведения.