Федосьин век

Когда век завершается и становится историей, многое видится иначе и оценивается по-другому. Человеческая жизнь – тоже история. Она подвластна тем же законам. Очень многие, казалось бы, недосягаемые пьедесталы обрушились, подточенные временем, и воспарявшие на них «над толпой» предстали теми, кем они были на самом деле. А бывает иначе… Федосья Богомолова, встречу с которой мы дарим сегодня нашим читателям, отмечает свой сотый Новый год и принадлежит поколению женщин, которое уже сегодня без всякого преувеличения можно назвать одним из главных достояний нации, а может, и главным…

Федосьино богатство

- Случай тебе расскажу. – Федосья Ильинична подвинула свой стул поближе, еще раз цепко сквозь очки оглядела меня, словно оценивая, стоит ли откровенничать, и начала. – Остался у меня от мужа табак-самосейка. Решила я свезти его в Смоленск и продать. Дело было в июне сорок шестого. Тогда инвалидам войны в ларьках бесплатно хлеб выдавали. Они его получат, отойдут в сторонку и продают. Я табак продала, а на эти деньги у инвалида возле ларька хлебушка купила. Надо обратно ехать. Дома пятеро ребятишек голодные. Все глазки, наверное, проглядели. Время уже позднее было, часов одиннадцать-двенадцать вечера, но тогда много военных грузовых составов шло. Пошла я на станцию. Действительно, поездов много стоит, не сосчитать. Но вокруг всех часовые с винтовками ходят. Подошла я к одному: «Куда ваш поезд пойдет? На Москву? Возьмите меня, моя станция по пути». А он: «Нельзя. Не положено». Я его упрашивать со слезами: «Пятеро детей дома с голоду умирают. Хлебушка им купила…» Сжалился. На платформу помог влезть, а сам ушел. Платформа была открытая, вся ящиками заставлена. Я среди них устроилась, а тут и поезд тронулся. Быстро пошел. Я обрадовалась, что скоро дома буду. Сижу, по сторонам поглядываю. Порядочно времени прошло, с час, наверное, и вдруг вижу в темноте среди ящиков – мужик. И ко мне. Сумку мою с хлебом схватил и за борт платформы выбросил. Я тогда в тот же миг за сумкой сама на всем ходу с поезда прыгнула…

Очнулась на железнодорожном полотне. Лежу, звезды надо мной. Как летела с поезда, как падала – не помню. Села, пощупала себя, все вроде цело. Стала вспоминать, в какую сторону поезд шел. Мне-то в обратную нужно – сумку искать. Пошла потихоньку, в траве, в кустах шарю. Да и не заметила, как в темноте наткнулась на группу людей. Все мужчины. Человек шесть-семь. Стоят возле путей, курят. Меня увидели: «Что ты здесь ищешь?» Я говорю: «Сумку свою». Они мне: «Не ищи…» И нож показывают. Я очень испугалась. А они мне машут – уходи, дескать. Побежала я по шпалам в ту сторону, в которую до этого ехала. Потом отдышалась, на шаг перешла. А все темнее и темнее становится. Вдруг впереди огоньки какие-то замелькали. Вспомнила я, как муж про волков рассказывал. Что у них в темноте глаза светятся. Остановилась, приглядываюсь. Нет, не похоже на волков. Другое что-то. Осторожно пошла дальше. А там, оказывается, переезд, и дежурный с фонариком ходит. Я к нему бросилась, рассказала и про сумку, и про людей на путях, и про нож. Еще один мужчина из железнодорожной будки вышел. Говорит: «Радуйся, что живой ушла. Эти люди на путях – бандиты. Они в этих местах составы поджидают. Их человек в поезде едет и жертву высматривает, а в условленном месте с поезда сбрасывает…»

Проводили они меня до станции и на поезд посадили. Доехала я до своей деревни уже к утру. Дом мой под горой был. Поднялась я на горку и вижу, сидят возле дома мои все пятеро. Меня увидели и побежали навстречу. Старшие-то впереди, а младшенькие сзади бегут, падают… И тут у меня впервые за эти двое суток ноги отказали. Так и села на дороге. Подбежали они. Я их обхватила и говорю: «Ничего-то я вам не привезла. Хлебушек бандиты отняли». А они меня за ноги обнимают, плачут: «Не надо нам хлебушка. Ничего не надо. Только ты…»

Федосьино счастье

Упираясь в меня острой сухой коленкой, Федосья Ильинична заглядывала в блокнот. Если бы я ни знала, что она совершенно неграмотна, могла бы подумать – проверяет записанное.

- Раз о детях сейчас пишешь, сразу напиши всех по порядку, - подсказала она мне. – Родила я семерых, а выжили пятеро. Когда война с немцами началась, и мужа моего в армию призвали, старшей дочери Асе было четырнадцать лет, Мише – двенадцать, Ване – десять, Дусе – шесть, а младшенькой Надечке – четыре. Муж мой Сергей Иванович Богомолов, любимый и единственный, с войны не вернулся. Погиб.

- А как вы с ним встретились, Федосья Ильинична?

- Никак я с ним не встречалась. У меня другой парень был. Родилась я в июле 1900 в деревне Ераши Смоленской области. Отец был бедняк, земли было у нас мало. Кроме меня, в семье было еще трое детей. Все по людям ходили, батрачили. Парень у меня был тоже из бедных. Но осенью двадцать третьего года, в октябре, как раз после уборочных работ, пришла я домой, а ко мне – сваты. Приехали на лошади из деревни, что километра четыре от нашей через лесок. Парень посватался хороший. Я с ним знакома не была, но видела раньше. Он был из богатой и большой семьи, земли у них много было. Но за девкой обязательно приданое нужно было давать, а у меня какое приданое - никакого. Отец к тому времени уже умер, за старшего в семье брат был. Он и решил – взял единственную нашу корову и мне в приданое отдал. Свадьбу сыграли. В церкви мы с Сергеем венчались. И жили очень хорошо. Сначала с его родителями, а потом отделились – взяли свою корову, свекор лошадь дал. Работали день и ночь. Чего только не делали. И вагоны грузили, и лес резали. Здоровые были, молодые. Жить хотелось по-человечески. Я знаешь, какая была? Как артистка. Зато и родила семерых.

- Федосья Ильинична, а какой Новый год вам из всех больше всего запомнился?

- Когда в колхозе с Сергеем работали. До этого Новый год мы, можно сказать, и не отмечали. Я же помню, как при Николае Втором было, как при Ленине, при Сталине. При Николае плохо было. Радости никакой. На Новый год молодежь только на улице да по вечеркам гуляла. А когда колхозы начались, тогда весело стало. На Новый год все собирались в клубе. Приходили семьями, с детьми. Стол делали большой, общий. Танцевали под гармошки, пели, по деревне гуляли.

- На стол приносили, кто что мог?

- Нет. Стол колхоз делал. Быка специально забивали. В общем, сыты были. Что и говорить, хорошо жили. И вдруг война. Мужа призвали по первой мобилизации. А мы под немцев попали.

Федосьин подвиг

Я слушала Федосью Ильиничну и не могла поверить в очевидное – сто лет человек прожил, а какая память, какая логика, реакция. Она, словно подслушав мои мысли, пожаловалась:

- Давно живу. А с головушкой – слава Богу. Вот только сердце сдавать стало и ноги подводят. Да и то – жизнь тяжелая была. Как война началась, чего только не пришлось пережить. Деревня наша четыре раза из рук в руки переходила. Голод был страшный. Крапивы досыта не ели. У соседки моей сразу два ребенка от голода умерли. А мои, хоть худенькие были и плохонькие, а выжили. Когда немцы уходили, все пожгли за собой. В окопах с детьми жили. Сеять начали, когда мужики еще с фронта не вернулись. Одни бабы. Запряжемся в плуг человек двенадцать и тянем…

- Вы так больше и не вышли замуж?

- Господь с тобой. Кому я была нужна с пятеркой ребятни. Сама растила. И не только вырастила, но и выучила. У всех пятерых институты закончены. Ванечка на офицера выучился. Миша и Дуся врачами стали, Наденька – инженером. Ася была учительницей, а теперь уже умерла. Сама я неграмотная, даже расписаться не могу. А дети все с высшим образованием. Хорошие дети. Когда институты закончили да по направлениям разъехались, осталась я одна. Сначала жила то у одного, то у другого, а потом приехала в Псков к Дусе. Здесь мне при Брежневе, помяни его Бог, дали квартиру, как жене погибшего. Так теперь и живу…

Пауза была недолгой. Федосья Илинична быстренько поднялась со стула и направилась в кухню, уже в дверях пояснив:

- Совсем про молоко забыла. Неужели я его на включенной плите оставила?

Лилия БЫСТРОВА.

Фото: Игорь Соловьев