Светописец Алексей Филаретов: «Я не могу сказать, что остановился и нашёл своё место»

Есть расхожее мнение, что талантливый человек талантлив во всём. Обладая внутренней энергией, помогающей вбирать в себя этот мир со всеми его прелестями и недостатками, возможно породить на свет нечто удивительное. Всё зависит от того, насколько развито в человеке чувство прекрасного. По большому счёту, не так важно, что ты изображаешь, главное – как ты это делаешь.

Алексей Филаретов родился и вырос в Пскове. Несмотря на то, что в школе его традиционной оценкой была тройка, он без труда поступил в институт культуры в Санкт-Петербурге на факультет кино и телевидения. Здесь-то и проявилась его прилежность в обучении, которая ждала своего часа, не давая о себе знать в школе.

- В институте работали настоящие профессионалы, то есть не просто преподаватели, а люди, которые действительно делают кино. Это меня ошарашило, потому что я увидел другое искусство. Для меня открылся иной уровень мышления, понимания. Я сидел на занятиях, открыв рот, и, так как был совсем молоденький, впитывал и со всем соглашался. И ничуть об этом не жалею, потому что всё то, что нам тогда дали – вещи стоящие, и я до сих пор ими пользуюсь.

- Каково было жить в Петербурге в студенческие годы?

- Я никогда не интересовался тусовкой, хотя в то время существовал рок-клуб. Виктор Цой был ещё жив, и можно было просто прийти в клуб (тогда ещё не стадион!) на концерт и послушать его. Но мне вполне хватало института.

Народ в общежитии был творческий. Примерно в половине комнат ещё с советских времён стояли пианино. Правда, они были расстроены, но тем не менее. Половина студентов играла на пианино, а процентов восемьдесят– на гитаре. Когда мы пришли в гости в другое общежитие, выяснилось, что единственный играющий у них на гитаре - первый парень на деревне. А мы даже представить себе не могли, что кто-то не умеет на ней играть.

- Как сложилась жизнь после окончания института?

- К тому времени я уже был женат, у меня был сын. А потом из-за каких-то материальных вещей произошли разногласия, и я уехал в Псков. На этом наш брак закончился. По возвращении в родной город, я понял, что нахожусь на нуле. Это был 1991 год. Денег нет. В обороте только продукты и талоны. Тогда стали открываться первые кооперативы, но я такой деятельностью не занимался. Мне помог Валентин Янус, который привёл меня на телевидение. Ты можешь себе представить, что такое псковское телевидение в начале 90-х? Это кинокамера весом в пять килограммов, плёнки по двенадцать минут каждая, поэтому приходилось высчитывать каждый кадр и работать с осветителем. А снимали в то время посевные и прочую ерунду. В какой-то момент мне в голову пришла мысль: «Что я здесь делаю?», и я решил уволиться. По какому-то загадочному стечению обстоятельств произошло это 17 августа 1991 года. А 19 числа случился путч. В этот момент моё заявление об уходе лежало на директорском столе. Его, конечно, подписали, но директор потом вызвал меня к себе и как-то издалека начал спрашивать: «А у тебя всё в порядке? Всё нормально было по работе? Никто не обижал?» Не знаю, что он там подумал, но выглядело это странно, а сейчас немного смешно.

- Часто ли в твоей жизни происходят совпадения?

- Было два таких момента в жизни, когда мне откровенно повезло. Однажды я сидел у родителей и сообщил им, что собираюсь уехать жить в Питер. Мама взяла газету и нашла объявление «Меняю комнату на комнату». Я делаю звонок и… всё! Первый же попавшийся номер! Мы сразу договорились. Правда, была неприятная беготня с документами, но через 22 дня я уже был прописан в Петербурге! Что для этого должно было произойти? Видимо, всё-таки где-то там, на небесах, происходит какая-то подготовка, которая потом выливается в такие случаи.

- Ты легко приспосабливаешься к ситуации?

- Не знаю. Обычно это происходит достаточно долго, просто я понимаю, что это необходимо сделать. Когда я во второй раз приехал в Петербург, мне было очень тяжело где-то на протяжении полугода. Я жутко похудел за это время, моё состояние почти доходило до истерики. Не было работы, не было средств к существованию. Но, тем не менее, я оклемался и теперь довольно уверенно стою на ногах.

Какое-то время я работал фотографом в Псковском музее. Организация бюджетная, поэтому никакой толком аппаратуры, никакого развития не было. Я смотрел каталоги, журналы и понимал, что одна вспышка стоит 700 долларов, а их нужно минимум четыре или пять. Ни я сам себе, ни музей, конечно, такого позволить не могли. Сейчас же мы с тобой сидим в нормальной студии с хорошей аппаратурой, где приятно работать.

- Каким ты видишь окружающий мир? Есть ли в нём что-то, что не доступно обычному человеческому глазу?

- То, что видит фотоплёнка, фотоаппарат, и то, что видит человеческий глаз, – абсолютно разные вещи. Я могу моментально переключиться и оценить любую ситуацию или объект, будь то пейзаж или лицо, с точки зрения оптики. По этому поводу мы с художником Сашей Аксёновым даже один раз повздорили. Мы шли по улице и увидели что-то удивительно красивое, происходящее в природе. Саша, зная, что фотоаппарат у меня с собой, говорит: «Фотографируй!», а я не стал этого делать. Он взорвался и начал кричать: «Что ты за фотограф, если упускаешь такую красоту? Лень залезть в сумку и достать фотоаппарат?!» В итоге я сделал снимок, а через некоторое время показал ему. Ничего хорошего не получилось. Потом я объяснил, что то, что мы видели, нужно снимать не вечером, а утром, со штатива и на совершенно другую плёнку. Вот тогда будет то ощущение и та красота, которую хотелось передать.

- Получается, что вероятность успеха невелика?

- В творчестве не бывает одинаковых ситуаций. Каждый кадр можно продумать и получить примерно то, что замышлялось.

- Легко ли завоевать признание у публики?

- В живописи и фотографии – довольно сложно. Гораздо проще, на мой взгляд, в музыке, потому что музыка непосредственно влияет на эмоции человека, быстрее в него проникает. Представь себе такую ситуацию: на сцену выносят фотографию, три минуты сорок семь секунд все на неё смотрят, потом взрываются аплодисменты, люди кричат от восторга. Выносят следующую фотографию – четыре минуты пятнадцать секунд и т. д. А представь, что концерт происходит следующим образом: вывешиваются тексты, ноты, люди ходят, смотрят, читают. Тут же сидят музыканты, вино попивают. Было бы довольно странно. Если начинаешь заниматься фотографией, нужно быть готовым к долгому пути, а не к молниеносному успеху.

- Давно ли ты занимаешься музыкой, и что побудило тебя писать песни?

- Музыкой – с 1996 года. Причина была очень простая – несостоявшаяся любовь. В моей жизни в тот момент всё перевернулось с ног на голову, и если не писать, то вообще не жить. Другого выхода просто не было. Половина песен, которые на данный момент сделаны, были написаны за полгода. Я полностью поменялся внутри, да и снаружи тоже: отрастил длинные волосы, бороду. И мы с Сашей Аксёновым начали играть на гитарах, родилась ЖИВАЯ ВОДА.

Здесь упомяну второй случай, который можно считать волею судьбы. Меня покорили песни Ольги Арефьевой. Я не мог слушать больше одной в день, потому что меня переполняли такие эмоции, что необходимо было выйти на улицу и освежиться. У неё был великолепный состав музыкантов, в том числе и виолончель. Этот инструмент, на котором играл удивительный человек Пётр Акимов, – моя мечта. Но наши попытки найти виолончелиста, с которым мы смогли бы работать, не увенчались успехом.

По прошествии нескольких лет, уже три года находясь в Санкт-Петербурге, я совершенно случайно попал на концерт группы ВЫХОД в клубе «Зоопарк», где играл тот самый Пётр Акимов, которого я считал чуть ли не полубогом. И тут после концерта один мой знакомый буквально за руку приводит его ко мне и говорит: «Вот, это Алексей, это Петя, поговорите. Мне кажется, вам нужно вместе играть», на что Петя отвечает: «Мне кажется, нам нужно попить пива». И 31 марта 2002 года мы выступали в клубе «Зоопарк» после двух месяцев плодотворной работы. А в Пскове результат наших трудов все желающие могли видеть 26 сентября сего года в Доме офицеров.

- Ты полностью отдаёшься любимому делу?

- Да, абсолютно. Перед какой-то ответственной, интересной съёмкой или перед концертом я практически ничего не могу делать. Я весь уже там. Я бываю иногда зол на людей, которые не так ответственно относятся к своему делу.

- У тебя есть любимые фотографии?

- Любимые фотографии – это те, которые наиболее чётко и правильно отражают своё эго. Фотография для меня - это довольно эгоцентричная и волюнтаристская вещь. Чем ближе фотография ко мне, чем больше она похожа на меня, даже иногда в физическом плане, тем она, на мой взгляд, лучше. Один человек пытался понять мысли другого, приняв такое же выражение лица и позу, как у собеседника. То есть то, что отображено на моих фотографиях, в какой-то степени я сам.

- Ты часто фотографируешь обнажённое женское тело. Как это относится к тебе?

- Со мной всё в порядке! Как любой нормальный мужчина я восхищаюсь красивым женским телом. Но я избегаю в своих фотографиях пошлости, порнографии и эротики. Один поэт сказал, что пошлость – это когда дорогие и красивые вещи делают дешёвыми и некрасивыми. Во мне кипят обычные человеческие страсти, но хочется всё то, что клокочет внутри, выразить красиво и достойно. Потому что всё остальное – дёшево. Существуют очень хорошие фильмы о любви и интимных отношениях, но существует эротическое кино и порнография. Мне не нравится эротическое кино, потому что оно выдаёт дешёвое за дорогое.

- Допустим, ты определился с вопросами что и как. Знаешь ли ты – зачем?

- Пока ещё я не могу ответить на этот вопрос. В каком-то конкретном случае можно понять: это и деньги, и желание потешить чувство собственной важности – не без этого! Но эти цели никогда не становятся основными. Я не могу сказать, что остановился и нашёл своё место. Есть люди, у которых сложился мир в душе, они гармоничны внутри себя, поэтому гармония окружает их и снаружи. А моя жизнь – дорога. Я не нашёл ещё своего пристанища и плыву, как корабль в беспокойном море. Смутно вижу берег, не могу его назвать, но чувствую, что когда-нибудь к нему приду.

Беседовала Анастасия ПОСТНИКОВА.